В Барселоне есть все

Знаменитый Дом Бальо (он же «Дом с костями»), спроектированный Антонио Гауди.

В Барселоне есть все. Это я по аналогии с известным высказыванием Марины Цветаевой о том, что в Чехии «есть все, кроме моря». В Барселоне есть и море. И крики чаек, и старый порт, стоящий напротив колонны, с вершины которой Колумб указывает на Америку. Которая для него, конечно, никакая не Америка, а новый путь в Индию. Колумб стоит здесь не зря: в Барселоне его, вернувшегося из первого плавания и уже открывшего (но еще не знающего об этом) Новый Свет, принимали «католические величества» король Фердинанд и королева Изабелла. В закоулках готического квартала вы легко отыщете их дворец и удивитесь его... (как бы это сказать, чтобы никого не обидеть) внешней скромности. Испания давних веков, она, знаете, такая: скромно–суровая, без украшательств. Это в Италии вы заходите в церковь, и душа поет, даже если к католицизму вы не имеете никакого отношения, от одного вида картин и скульптур. В Испании церкви все больше суровы, как и лики, взирающие с картин. Кстати, на площади перед дворцом, в котором принимали Колумба, в 1498 году запылали инквизиторские костры. Так что католическая суровость Испании в готическом квартале ощущается почти физически. Только — тс–с! — не вздумайте кому–нибудь из местных жителей сказать про Испанию: обидятся. Барселона — это Каталония, и точка. Нигде не видела такого обилия национальных флагов, свешивающихся из окон и балконов, даже в Шотландии. В Барселоне есть все и даже больше, чем вы ожидали. Даже фламенко есть, хотя продукт не местный, завезенный из Андалусии для туристов, думающих, что они в Испании. Предлагает себя открыто в театрах на Рамбле и прячется в полутемных двориках на бывшей дворцовой улице Монкада в готическом квартале. О том, насколько фламенко здесь аутентичное, говорить не буду: много ли среди моих читателей профессионалов, которые отличат аутентику от туристики?

У меня при мысли о Барселоне в голове возникают три имени: Фредди Меркьюри, Антонио Гауди и Виталий Щербо. Причем Меркьюри и Щербо крепко связаны Олимпиадой–1992. «Барселона!» — пел уже смертельно больной и знающий, что до Олимпиады не дожить, Фредди, заглядывая в глаза Монсеррат Кабалье (она все еще поет). Ни у какой другой Олимпиады такой песни не случилось. Белорусский же спортсмен вошел в историю мировой спортивной гимнастики уникальным достижением: шесть золотых медалей на одной Олимпиаде! Больше случается только у пловцов: Марк Спитц выиграл 7 золотых медалей в 1972 году в Мюнхене, а Майкл Фелпс восемь в Пекине в 2008–м. Да, тогда это была объединенная команда стран бывшего СССР, и флаг Беларуси в честь Виталия не поднимали. Но мы–то знаем! В Олимпийском парке китайского города Цинхуандао на почетном месте — барельеф Виталия Щербо. Китайцы умеют ценить тех, кто их побеждает. А мы? Насколько умеем ценить тех, кто побеждает для нас? Странно, наверное, думать об этом, гуляя под золотистым солнцем ноябрьской Барселоны, но я думала.

Думала о том, что, кажется, Барселона лучше других городов сумела «продать» себя во время Олимпиады. И дело не только в новых пляжах, которых — парадокс! — до 1992 года в Барселоне не было, но в имидже. Каждый город, тратящий баснословные деньги на проведение Олимпиады, мечтает о том, что спортивные соревнования — это только начало, что вслед за ними город наводнят туристы и принесут с собой денежки, которые долго еще будут пополнять городскую казну. В Барселоне пополняют. У Барселоны имидж (совершенно заслуженный) самого европейского из испанских городов (хотя насчет Испании мы уже договорились, да?), динамичного, молодежного и модного. И у Барселоны есть Гауди. Антонио Гауди. Гений, которым принято восхищаться, которому положено рукоплескать и говорить о том, что он единственный в своем роде. И что если вы хотите прикоснуться к его творчеству, нужно ехать в Барселону. Все это правда: и про гения, и про уникальность, и про то, что нужно ехать.

Колонна Христофора Колумба.

Когда вечером мы вышли на станции метро «Пасео де Грасия», нас встретил «Дом с костями». То есть официально он, конечно, Дом Бальо, но костей там больше, чем намеков на человека, заказавшего Гауди переделку: под выгнутой чешуйчатой спиной дракона, пронзенной копьем–крестом Св. Георгия, по фасаду падают черепа и кости. Сходство потрясающее, если не пугающее: от неожиданной, но страстно желаемой встречи я выпустила из рук и чемодан, и он покатился, подпрыгивая на плитках. «Как мешок с костями», — подумала я. Здравствуй, Гауди.

Но с ним, на мой взгляд, не все так просто. Когда стоишь, например, перед Дворцом каталонской музыки Луиса Доменек–и–Монтанера, то понимаешь: а ведь гений Гауди не на пустом месте возник, не вдруг образовался. Идеи витали в воздухе, другие каталонские архитекторы в это же время в этом же городе экспериментировали с материалами и формами. Кто–то может счесть это святотатством, но я рискну: мне категорически не понравился храм Саграда Фамилиа, растиражированный в миллионах открыток и фотоальбомов по всему миру. А вот расположенный в 10 минутах ходьбы от него госпиталь Санта Креу и Сант Пау понравился. Создал его все тот же Доменек–и–Монтанер, ставший моим любимым барселонским архитектором. Да простят меня Гауди и все его поклонники.

И когда будете ехать сюда, не забудьте «Тень ветра». Книгу Карлоса Руиса Сафона многие считают «попсовой», но в Барселоне, на месте событий, она читается по–особенному. В Барселоне есть все. Кроме разочарований.

Советская Белоруссия № 238 (25120). Суббота, 10 декабря 2016