«Багратион» рождался в Дуравичах

Местные жители утверждают: именно в их деревню звонил Сталин, в ней располагался штаб Жукова и Рокоссовского

(Из воспоминаний Маршала Советского Союза Георгия Константиновича Жукова).

ЭТО упоминание одного из главных творцов Великой Победы и привело меня в обычную деревню с не совсем обычным названием, что затерялась среди буда-кошелевских полей и перелесков. Дуравичи или Дуревичи — это наверняка не столь важно, хотя великий полководец название деревни написал через «е», а сами сельчане произносят и пишут его через «а». Меня интересовало другое: помнят ли деревенские о том, что происходило в то памятное лето в их населенном пункте? Знают ли они, что именно из Дуравичей осуществлялось руководство всем северным крылом войск 1-го Белорусского фронта, что, возможно, в их деревне зарождались наметки Бобруйской наступательной операции, одной из составляющих знаменитого «Багратиона» — главного события на советско-германском театре военных действий летом 1944 года.

С недавних пор Дуравичи — агрогородок. В нем есть средняя школа, Дом культуры, библиотека, фельдшерско-акушерский пункт, детский сад, отделение связи, два магазина — словом, все или почти все, что положено по статусу. Деревенские хаты утопают в буйной летней зелени. Как обычно, торжественно и тихо в местном парке, где установлены памятник советскому солдату и мемориальная плита с именами местных жителей, погибших в годы Великой Отечественной войны. Всего с фронтов и партизанских отрядов к родным порогам не вернулись 188 жителей деревни. И памятник, и парковая территория закреплены за сельской школой, и ребята вместе с учителями ревностно следят за чистотой, приносят к мемориалу живые цветы.

Самой старшей жительнице Дуравичей — Екатерине Зайкиной — 103 года. Живет она в своем доме одна и к сыну в Гомель ехать не хочет. Здесь у нее огород, который она, несмотря на свой преклонный возраст, содержит в полном порядке.

— Сын Володя приезжает из Гомеля часто, очень мне помогает, — говорит долгожительница.

О войне помнит все, хотя говорить о ней не хочет.

— А что ее вспоминать, окаянную, — сокрушается старушка. — Немцы в село пришли, нас выгнали из своих хат. Жили с малыми детьми то в погребе, то в сарае. Одна мечта была спасти их да поесть вдоволь. Никогда не думала, что столько проживу…

НА МОЮ удачу, в тот день к Екатерине Леоновне приехал сын Владимир.

— Когда началась война, мне было пять лет, — рассказывает Владимир Евдокимович. — Как сейчас помню немецких солдат в зеленых пилотках и рубашках с закатанными рукавами. Кур из автоматов постреляли, похватали их за ноги и довольные пошли к своей кухне. Такое не забывается.

О том, что в деревне располагался пункт управления фронтом, Владимир слышал из рассказов взрослых.

— Считай, всю войну мать держала нас взаперти, чтобы немцы не побили. Гомель освободили 26 ноября, а Дуравичи — на следующий день. Взрослые рассказывали, что немцы ночью ушли тихонько, а утром наши из пушки выстрелили. Снаряд попал прямо в сарай и убил овцу… Потом им, наверное, кто-то сказал, что немцев нет в деревне, и они больше не стреляли. Помню, после освобождения наши солдаты катали нас, пацанов, на мотоциклах, и это было такое счастье… Еще мужики говорили, что в другом конце деревни выселили несколько улиц, вроде бы там какая-то секретная часть расположилась, а штаб находился в доме Корольковых. Сейчас на том месте, к сожалению, ничего нет.

Владимир свел меня с Владимиром Атрощенко, одним из односельчан, тоже пережившем оккупацию. В сарай его родителей и угодил тот злополучный снаряд, убивший овцу. Владимиру в то время было семь лет.

— Огонь в сарае потушили, а в хату к нам тоже подселили односельчан и родственников, — вспоминает он. — И хоть места всем не хватало, но мы радовались. Как говорится, в тесноте, да не в обиде, главное — наши пришли, прогнали проклятого немца.

ЕЩЕ один житель Дуравичей — Василий Ткачев — в войну тоже был мальчишкой. Даже через многие годы помнит ее в мельчайших подробностях:

— Когда немцы вошли в деревню, за ними катился вагончик с прицепом, на котором находилась кухня. От нее шел такой вкусный запах, что можно было упасть в обморок… Как они уходили тоже помню — подожгли крайнюю хату, чтобы было видно, куда отходить. На следующий день пришли наши. Первыми шли солдаты — оборванные, грязные, ботинки в обмотках. Некоторые, по двое, несли минометы. В нашем доме поставили шесть пишущих машинок, и с утра до ночи на них беспрерывно стучали женщины-машинистки. Помню, треск в комнате стоял такой, что я убежал из дома. В нашем дворе стояла зенитка. Нашу и соседнюю улицы в деревне выселили. Некоторых сельчан отправили на другие улицы за мостом, а нас и еще несколько семей — в Дубовицу, которая в двух километрах от Дуравичей. Мы с матерью жили в сарае. Нам разрешали по четвергам приходить смотреть за хозяйством. У нас на чердаке вывелись цыплята, и мы подсыпали им пшено, наливали в мисочку воды…

Василий Федорович умолкает на минуту, а затем вновь продолжает:

— Сразу после освобождения пошел слух, что в деревне остановился штаб Рокоссовского. Говорили, что Жуков тоже в Дуравичи приезжал… А штаб располагался на бугре, где жили Корольки, — оттуда местность хорошо просматривалась. Я слышал, что Рокоссовский часто менял место ночлега. Еще помню, что за три месяца, которые штаб армии стоял в Дуравичах, лес за деревней полностью вырезали: делали в домах перегородки, строили в огородах блиндажи. Земля стонала от колес машин. Тогда еще асфальта не было, и песчаная дорога около нашего дома превратилась в непроходимую грязь…

ВАСИЛИЙ ТКАЧЕВ всю жизнь прожил в родных Дуравичах, возглавлял комсомольскую организацию, многие годы заведовал сельской библиотекой.

— У меня было 57 комсомольцев, — вспоминает Василий Федорович, — а я, хотя прошло столько лет, до сих пор помню номера их комсомольских билетов. В школьные годы вместе со своим учителем мы обращались и в газету, и в архив с просьбами рассказать, что происходило в нашей деревне в первые дни и месяцы после ее освобождения от немцев. Однако ни на одно обращение ответа так и не получили. По правде говоря, и сейчас об этом никто в деревне толком не знает. Моя старшая сестра, которая живет в Москве, тоже интересовалась этим вопросом и как-то рассказывала мне, что в одной из российских газет читала, как Сталин сам звонил Жукову в Дуравичи и отдал приказ приступать к операции «Багратион». Где-то в начале июня штаб ушел из нашей деревни… Помню, тогда говорили, что очень много людей погибло. В одной только Потаповке было захоронено шестьсот человек…

Наталья ВАКУЛИЧ, «СГ»

Фото автора

 

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter