Татьяна Устинова: Я люблю выставки: много народу и много книг. Накупаю их целый чемодан, и у меня сложности с багажом.
Накануне XXVIII Минской международной книжной выставки‑ярмарки мы пообщались с популярным автором детективных романов Татьяной Устиновой. Ее книги — традиционно в топе рейтингов читательских предпочтений и россиян, и белорусов. А сама Устинова — участник нескольких предыдущих Минских книжных выставок.
— Татьяна, вы были на выставке в Минске в прошлом году. Чем она запомнилась?
— Выставка в Минске от, например, московской, отличается так же, как отличаются Москва и Минск. Москва — больше, разрозненней, быстрее. В Москве спешат, летят, падают, поднимаются и снова спешат. Минск — размеренный, спокойный, спланированный. Он почти весь заново отстроен после войны — широкие площади, проспекты. И люди не так спешат, готовы общаться долго. Дефицит хорошего разговора в Минске может быть восполнен в большей мере, чем в Москве.
— Для издательства выставка — отличный маркетинговый ход. А что она дает писателю?
— Книжная выставка — самое лучшее, что может быть на свете. Это во сто миллионов раз лучше, чем, например, выставка оружия. Выставка отличается и от встречи с читателями в книжном магазине, и от клубного общения со своей аудиторией. На выставку приходят не только пообщаться с конкретным автором, но и увидеть новые книги, показать саму выставку детям. Это всегда праздник, это удовольствие.
Я такое очень люблю. Много народу, много книг. Всегда накупаю чемодан книг, и у меня потом сложности с багажом.
— Сейчас у многих книголюбов — боль: дети не хотят читать. Как вы прививали сыновьям любовь к чтению?
— Так же, как когда‑то мои родители. Мама читала нам с сестрой вслух. Я помню, была зима, мы обе болели (а это самое лучшее время, если удавалось заболеть обеим одновременно!). Сестре года три, мне — четыре. Мама ложилась с нами на диван: «Я буду вам читать, только вы ни о чем меня не спрашивайте». И читала... «Евгения Онегина».
— Ничего себе! Какой, однако, выбор!
— Просто это доставляло ей удовольствие. Причем, если б мы начали к ней приставать, что означает «ямщик сидит на облучке в тулупе, в красном кушачке», приходилось бы все время прерываться. А так она просто читала. В пушкинских стихах смысл понимать не обязательно. Когда просто слушаешь, то все приходит в порядок: голова, душа, сердце. Та же история и у нас с детьми. Я читала, они слушали. Еще действенный способ: везде разложить книжки — на столе, на полу, на кровати. У нас в доме читали всегда. И когда кто‑то слишком долго заседал с книгой в туалете, мама начинала кричать: «Это не дом, а какая‑то изба‑читальня!»
— Знакомая фраза! А какие книги читались в доме?
— Папа очень любил «Похождения бравого солдата Швейка». Тут же лежал «Петр I» Алексея Толстого. «Малахитовая шкатулка», которую сестра бросила читать, потому что фольклор не любила, а я любила. Книжки бабушек. Одна из них страдала бессонницей, и если я вставала ночью, то заставала ее читавшей в четыре утра на кухне Бальзака. А сейчас вот мой младший, восемнадцатилетний сын на каникулах читал «Дюну» Герберта.
— В ваших романах часто встречается трогательный образ мальчика. Вы писали его с собственного сына?
— О, я смотрела на уйму мальчиков! К нам всегда ходило бесчисленное количество разновозрастных друзей, потому что у моих сыновей разница десять лет. Так что в доме бесконечно пребывают мальчики. Сначала десятилетние и двадцатилетние, теперь уже и тридцатилетние. Вижу их совершенно разных: трезвых, пьяных, дискутирующих о политике...
— Вы всегда точно подмечаете тонкости характеров. На ваш взгляд, прошедший год нас изменил?
— Пока не могу это отрефлексировать, потому что всю жизнь живу в такой системе координат, в которой каждый должен сам себе обеспечивать время на раздумья и развлечения. Этому меня научил мой дед. Он, инженер‑авиастроитель, в 75 лет пошел в Дом культуры и записался в изостудию. А в 80 лет начал изучать английский язык — считал, что это развлечение. Для меня отдых — это работа. Когда я остаюсь в одиночестве, то с упоением пишу. Когда не пишу, с упоением готовлю, а потом моя семья с упоением это поедает.
Татьяна Устинова: За прошедшие 20 лет я написала 42 книжки. Это много.— Именно так был проведен локдаун?
— Мы с мужем прожили эту пандемию вдвоем, в деревне под Тверью. Мы делили на двоих один письменный стол, как в студенческом общежитии: с одной стороны я со своими романами, а с другой — он со своими формулами. И когда нам объявили, что можно выходить, мы страшно удивились. Потому что могли бы и дольше так прожить. В материальном смысле мы, конечно, все пострадали. Стали втрое меньше зарабатывать, и практически все деньги уходят на еду. Ну, как у всех. Но у нас есть условия для занятий и каждому есть о чем подумать: мужу — о математике, старшему сыну — о подводных лодках, ледоколах и Северном морском пути. Это его работа. Младший учит суахили и занимается историей. Нам друг с другом не тесно, не скучно, не страшно, не гнусно, не глупо, не обидно. Бывает, конечно, что мы друг на друга орем как сумасшедшие, но это ничего не меняет.
— В рейтингах 2020 года в топ вышли наряду с детективами книги по прикладной психологии. Отчего так? У психологии много общего с детективами?
— Конечно! Детектив — это всегда история, в которой наказан порок и торжествует добродетель. Это закон.
— И это весьма терапевтично!
— Особенно когда весь мир перевернут с ног на голову. Так важно сознавать, что непременно появится человек, который все всем объяснит. Потому так востребованы и книги по психологии. Каждый надеется, что возьмет в руки книгу — и автор все разложит по полочкам. Думаю, что и книги по психологии востребованы, потому что люди пытаются найти в них руководство к действию. Будучи растерянными, не имея возможности, например, общаться со старшими родственниками.
— Вы из тех, кому тяжело придерживаться правила «ни дня без строчки», или наоборот?
— За прошедшие 20 лет я написала 42 книжки. Это много. Без ремесла, на одном вдохновении, далеко не уедешь. Бывает, пишу с упоением, не помня себя. Но бывает, что не получается, и все. Это очень тяжело. Ты должен сидеть и писать, даже несмотря на то, что не ладится, потом править. Писательская работа требует самодисциплины.
— В вашем романе «Камея из Ватикана» действие происходит уже на удаленке. Что дальше? Мы изжили этот сюжет?
— Ничего не изжили. Мы Иваны, не помнящие родства, не знаем свою историю. Обе мои бабушки ни летом ни зимой из дома не выходили без перчаток. У одной из них остался их целый ворох. Мне пришла в голову мысль, что эти перчатки — наследие испанки. Бабушка, приходя домой, первым делом бросала их в раковину. Сейчас — не первый раз и не последний. И мне в этом страшно интересно разобраться.
Екатерина Пряхина
pryakhina@rg.ru
