Как Фурцева посодействовала возведению мемориала в Бресте, а Брежнев бежал по шпалам за своим поездом
ЕСЛИ судьба каждого человека — это сюжет для романа, то историй из без малого 80-летней жизни Александра Трофимовича КИЧКАЙЛО, почетного гражданина Брестской области, кандидата технических наук, заслуженного строителя БССР, бывшего заместителя председателя Совета Министров БССР, хватило бы на увесистый многотомник. Он строил огромные заводы не только в республике, но и за ее пределами, поднимал сельское строительство Беларуси. Каждый работник АПК сегодня знает объекты, возведенные под его руководством, такие как Остромечево, Беловежский, Жемчужный… И, без преувеличений, на весь мир знаменит мемориал в Брестской крепости, в создание которого, наряду со знаменитыми художниками, архитекторами и скульпторами, вложил немалую долю своего труда строитель и руководитель Александр Кичкайло.
«Прятались от бомбежек в блиндаже на огороде»
Родился Александр Трофимович в Барановичах. Отец был стрелочником на железной дороге, а мать занималась подсобным хозяйством: на ней держался дом и большой участок земли с садом и огородом.
Барановичи в те времена были польской территорией, поэтому жила семья среди поляков. Разговаривали на улице только по-польски, белорусская речь презиралась. Дома же говорили исключительно по-белорусски. Поэтому Сашу, как и остальных белорусов, частенько дразнили «кацапом», что означало «не поляк», «не католик».
В 1939 году, когда на территорию Западной Беларуси пришла советская власть, ему было шесть лет, поэтому он хорошо помнит жизнь как до, так и после этого события. В материальном плане семье стало сложнее. За каждое дерево в саду приходилось платить налог, и многие из-за этого стали вырубать сады. Но у Кичкайло сад остался, родители продолжали за ним ухаживать и обрабатывать землю. Выживать было трудно, но возможно: картошка, помидоры-огурцы, лук — все было свое.
Сразу же с приходом советской власти в городе появились и работники НКВД, проводившие так называемую «чистку среди населения».
— Счастье, что повезло нам с друзьями и соседями: люди были неозлобленные, дружили. Поэтому не было доносчиков среди нашего окружения. Но, даже несмотря на это, приходилось наблюдать, как людей целыми семьями забирали в два часа ночи — и больше о них мы никогда ничего не слышали, — вспоминает Александр Трофимович. — «Чистка» прекратилась только во время войны, но продолжилась сразу же после освобождения Беларуси от немецко-фашистских захватчиков.
Войну Александр Кичкайло провел все там же, в Барановичах. На огороде родители построили блиндаж, в котором семья пряталась от бомбежек. Город уже в те времена был крупным железнодорожным узлом, рядом располагался большой аэродром, так что бомбили Барановичи в тот же самый день, что и Брест.
А ровно через пять дней сюда вошли и немецкие войска.
Оккупация не помешала Саше ходить в школу: обычный деревянный сельский дом комнат на 12—15, где преподавание велось на белорусском языке.
— Директор школы во всем старался угодить оккупантам. Свирепый был человек: постоянно ругался, бил учеников, называл «партизанами». И если бы только называл! — рассказывает Александр Кичкайло. — Мы-то были еще маленькими, но старшеклассники действительно помогали партизанам, и родители многих были подпольщиками. А он их выдавал, их арестовывали и расстреливали — не только взрослых, но и детей. Правда, деяния его не остались безнаказанными: после освобождения Барановичей его «забрали» одним из первых…
Из медицинского вуза переманили в политехнический
После войны Саша учился в железнодорожной школе, которая располагалась на территории управления Белорусской железной дороги — оно в те времена находилось не в Минске, а в Барановичах.
— Там был огромный поселок, который строили пленные немцы: красивые дома, и по-настоящему «железнодорожные». Тогда по железной дороге ходили паровозы, а значит, было много шлака — отходов от сжигания угля. Шлак — замечательный строительный материал: немного цемента, много шлака, опалубка — и готова коробка дома, — Александр Трофимович может часами рассказывать о любимом строительстве. — Кстати, поселок этот стоит до сих пор, настолько шлак устойчивый стройматериал. Есть такие дома и в Минске — двух-, трехэтажные на Партизанском проспекте.
Окончив школу, юный Александр собрался поступать… в мединститут. Подал заявление и даже сдал первый экзамен. Дело в том, что на его улице жили две семьи медиков, успешных и всеми уважаемых, к которым тянулись окружающие, которые были для многих авторитетом. И Александр тоже решил стать врачом, а конкретнее — хирургом.
Но… его переманили в политехнический прямо во время вступительных экзаменов! Он был спортсменом, футболистом, с восьмого класса выступал за взрослую команду, объездил весь Союз, участвуя в соревнованиях с другими железнодорожными командами страны. Однажды в медицинский приехали преподаватели из политехнического и, заприметив крепкого паренька в спортивной форме с надписью «Беларусь» на груди, настойчиво стали приглашать его к себе. И он поддался на уговоры, поступив на промышленное гражданское строительство. И до сих пор считает тот момент своим счастливым случаем в жизни.
Удовольствие от созидания
— Я очень доволен тем, что получил именно эту профессию. Она многое мне дала, и главное — огромное удовольствие от созидания, — говорит он.
В следующий раз он поддался на уговоры в 1956 году, когда в институт приехали так называемые «покупатели» из Башкирской АССР, которые из-за нехватки специалистов вынуждены были посещать вузы страны и агитировать выпускников приезжать к ним на работу. Александр дал свое согласие и отправился в город Стерлитамак, где отработал более трех лет на строительстве завода синтетического каучука. Сначала был мастером, потом прорабом и старшим прорабом, а также преподавал в строительном техникуме.
И здесь не ошибся в выборе: получил не только серьезный опыт работы, но и вернулся на родину с молодой женой Галиной.
В Барановичах, в должности старшего прораба, строил хлопчатобумажный комбинат, был начальником строительного управления. И кто знает, как бы сложилась его судьба дальше, но и здесь вновь вмешался случай. На этот раз несчастный.
— Надо понимать, что комбинат — это несколько корпусов, от 20 до 40 гектаров под крышей, — рассказывает Александр Трофимович. — В качестве потолочного утеплителя придумали так называемые плиты ЦНИПС: снизу и сверху шифер, а между ними утеплитель. Укладывали их под крышей между балками. По уложенным плитам, понятное дело, ходить нельзя было: для этого предназначались специальные деревянные переходы с поручнями. Но один рабочий, нарушив технику безопасности, пошел по ним и провалился, упав прямо на станки…
Случай отразился на карьере Александра Трофимовича.
Суд длился четыре дня. Дали условный срок. Он написал заявление на увольнение и перешел на другую работу — возглавил только что образованную ПМК-17. Передвижные механизированные колонны были тогда делом совсем новым, требовали современных подходов.
Команда подобралась на редкость удачная — все молодые, активные ребята: мастера, прорабы, производственный отдел, бухгалтер… И уже в первый год работы ПМК, возглавляемая Александром Трофимовичем, стала лучшей во всем Советском Союзе, а в последующие несколько лет только закрепила свои лидирующие позиции.
Перспективного руководителя заметили и пригласили на повышение — создавать трест «Сельстрой» в Бресте. После того как трест удачно заработал, последовало новое предложение — возглавить областное строительство, став заместителем председателя облисполкома.
— Тогда очень много сил и средств было отдано строительству в сельском хозяйстве, — вспоминает Александр Трофимович. — Первый секретарь обкома партии Микулич и председатель облисполкома Матюшевский много внимания уделяли селу, потому что им, хорошим стратегам, было понятно, что продукты питания — главное для страны, для народа, фундамент экономической безопасности.
«Битва» за Брестскую крепость
Мало кто знает, но битвы за Брестскую крепость велись не только во времена войн, но и в мирное время. Только проходили они в чиновничьих кабинетах. И одним из непосредственных их участников был Александр Кичкайло.
В середине 60-х годов прошлого столетия один за другим проводились конкурсы проектных предложений на создание монумента в Брестской крепости. Но результатов они не приносили — комиссии никак не могли прийти к единому мнению.
Между тем коммунисты Брестской области, которые собрали для строительства монумента 1 миллион 799 тысяч рублей, начали все настойчивее обращаться к Петру Машерову, чтобы он, по возможности, ускорил дело.
И Петр Миронович дал команду главному строителю Брестчины приехать в Минск, чтобы совместно обсудить и выбрать наконец проект монумента. И Машерову, и Кичкайло приглянулся один и тот же макет, предложенный Александром Кибальниковым, известным скульптором, лауреатом сталинских и Ленинской премий: каменная глыба, на которой высечено суровое лицо бойца, вернувшегося с войны. Только голова солдата показалась им больно знакомой. Пригляделись — а она один в один похожа на голову Маяковского на площади имени поэта в Москве! Просто Кибальников и был автором того знаменитого памятника. Тем не менее именно этот проект и был утвержден. Кстати, и сильное сходство лица воина на монументе с Маяковским сохранилось.
Но с утверждением проекта, как оказалось, все проблемы только начались. Дело в том, что Кибальников пригласил из Волгограда двух опытных скульпторов, которые работали над монументом «Родина-мать» в Сталинграде. Они привыкли, что деньги за эту грандиозную работу напрямую шли из Москвы, причем немалые. И они начали составлять сметы: только за скульптурно-творческие работы запросили около трех миллионов рублей. Скульптурно-технические работы тоже оценили недешево. Но Бресту такую сумму было «не поднять». Здесь следовало уложиться в средства, собранные коммунистами страны.
— Я и спать перестал от ужаса. Сметы в руки — да в Минск, — вспоминает Александр Кичкайло. — Объяснил все министру культуры БССР, оставил документы на рассмотрение. А через неделю они мне присылают их с подписями и печатями — мол, согласовали. Мне еще хуже стало: где брать-то такие деньжищи?
Но вскоре Александр Трофимович узнает, что через Брест на пленум в ГДР едет министр культуры СССР Екатерина Алексеевна Фурцева. «Это шанс!» — решает он и договаривается с первым секретарем обкома партии, что сам встретит высокую гостью.
Дома готовился: лучший костюм, свежая рубашка. В половине седьмого утра зашел в вагон Фурцевой в поезде Москва — Берлин. Представился и извинился за то, что его уровень не соответствует встрече такого важного лица.
Фурцева оказалась исключительно любезной, очень воспитанной, интеллигентной женщиной, без всякого налета партийного снобизма.
— Что вы, разве дело в должностях и регалиях? — ответила она.
И Александр Трофимович пригласил легендарную женщину на драники с мачанкой.
— Она ест, а я намекаю, мол, под драники да мачанку хорошо бы и попробовать нашу «Беловежскую», — продолжает Александр Трофимович. — А за завтраком — грех не поплакаться, и я рассказал Екатерине Алексеевне историю с монументом в Брестской крепости. Она внимательно выслушала и пообещала, что когда поедет назад, Посол Советского Союза в Польше меня предупредит, и я снова ее встречу, чтобы окончательно разобраться с проблемой.
Вторая встреча оказалась более продуктивной. Стол еще больше ломился от национальных блюд. Да и горячительные напитки там были:
— После этой встречи я пошел на заседание облисполкома. А на нем как раз присутствовал Тихон Яковлевич Киселев. Я опоздал, сел на свое место. Вижу, что Киселев как-то подозрительно ко мне присматривается. Ну, я его решил опередить и говорю: «Тихон Яковлевич, вы, наверное, что-то хотите у меня спросить. А если не хотите, тогда я вам задам вопрос: когда вы нам, брестчанам, будете за вредность доплачивать?»
Потом в Минске он мне как-то припомнил эту историю. Мол, приехал тот, который у меня дополнительную зарплату просил. Это, конечно, была шутка, но все прекрасно понимали, что мы, брестчане, вынуждены были без конца встречать и провожать делегации и почетных гостей — такое уж у нас географическое положение.
Но самое главное — это решение вопроса. Фурцева сказала, чтобы Кичкайло собрал все бумаги и приехал в Министерство культуры СССР. В результате, когда он вернулся в Брест после поездки в Москву, при нем были расчеты за подписью Фурцевой, по которым выходило — все необходимые работы можно произвести за один миллион сто тысяч рублей!
А в это время Кибальников уже пожаловался Машерову, что Брест тормозит выполнение работ. По этому поводу собрали бюро. И вот на этом бюро Александр Трофимович, как фокусник, из рукава достал заветное заключение министра культуры СССР. После этого Кибальников даже пообещал работать бесплатно. На что Машеров сказал: Беларусь не бедная, и ему заплатят, но только в пределах разумного.
Петр Миронович лично курировал строительство монументов в Брестской крепости. Прилетал на вертолете в областной центр — и сразу в крепость. Вникал во все вопросы, принимал решения. С его легкой руки появился там один из главных монументов мемориала — «Жажда», — который создал скульптор из Украины Владимир Бобыль, зять Кибальникова.
Помог Петр Машеров, и когда нужно было при подходе к монументу устроить торжественные пешеходные дорожки из красного пластобетона, на что потребовалось много эпоксидной смолы, по тем временам — огромного дефицита. Чтобы решить проблему облицовки титаном штыка-обелиска, вес которого 620 тонн, Машеров позвонил министру авиационной промышленности — материал-то применяется в самолетостроении.
— А за специальными самонарезными болтами, которыми надо было крепить листы титана, поехали в Куйбышев на авиационный завод. Мы им сумку «Беловежской», а они нам — сумку болтов. Вот это пример быстрого решения вопроса! Строительство объекта велось по прямому договору, в нархозплане оно нигде не значилось, поэтому поставка всех материалов возлагалась на плечи заказчика, а это значит — на облисполком, — вспоминает Александр Трофимович.
Юлия БОЛЬШАКОВА, «БН»
Фото Сергея ЛОЗЮКА, «БН»
(Окончание следует.)
