Все его знакомые желают Кузе семь футов под… хвостом
Разных приключений во время нашей, уже потихоньку уходящей в историю припятской экспедиции «Будь здоровой, Беларусь!» было немало. Розыгрышей тоже. Чего стоила одна наша с доктором Валерием Вашечко многодневная и сугубо «научная» дискуссия по теме страшенного влияния радиации на здоровье, в том числе репродуктивное, мужских особей, после которой одного нашего товарища, давно, кстати, из воспроизводственного возраста вышедшего, на берег было и «машкой» (на речном жаргоне так экзотично и поэтично именуется обыкновенная швабра. – Авт.) не выгнать. Другого коллегу, готовящегося влиться в экипаж во второй части путешествия, запугали еще на расстоянии посредством мобильной связи (капитан, мол, сущий дракон, «деды», то есть те, кто идет с самого начала, творят полный беспредел, отбирают пайку, теплые вещи, всех «салаг» и «духов» гнобят в трюмах и так далее), да так удачно и реалистично, что бедняга дня три не мог поверить, что попал в компанию милейших, белых и пушистых, где-то даже интеллигентных людей.
Двух телевизионщиков, молоденьких совсем ребятишек, ссадили на берег, строго-настрого наказав не возвращаться без лягушек – иначе, мол, сома не поймаешь, а нам без него никак нельзя. Понятное дело, хоть и непуганая, но шустрая полесская лягушка не изъявила никакого желания идти в неумелые руки сугубо городских парней, чтобы закончить потом жизнь в поджаренном виде в глубоком речном омуте. Зато комары оттянулись по полной – несколько дней потом оператор Ваня с большим трудом наводил резкость на картинку заплывшим глазом, а «говорящая», вернее, опухшая «голова» Дениса в кадре и вовсе не появлялась. Такие вот, понимаешь, безобидные мужские игры на свежем воздухе, которые иной раз заканчивались такими взрывами хохота, что большие и малые подорлики и даже белохвостые орланы испуганно срывались с гнезд и деревьев, а матерые сомы в ямах вздрагивали так, что зеркальная гладь воды покрывалась рябью и волнами.
Кстати, о сомах. Вернее, об одном из них, встреча с которым надолго останется у всех нас в памяти. Дело, значит, было так. Мы, наша яхта и верный «Сокол» ищем место для очередной ночевки. Кругом вода, болота, густые непроходимые заросли камыша и кустарника, кишащие насекомыми, жаждущими испить свежей кровушки. Находим наконец хоть немного выступающий из воды бугорок, держим курс в маленькую заточку возле него. Почти заканчиваем маневр, как яхта вдруг стопорит ход, что-то явно намотав на винт. Сеть! Мерзейшая браконьерская снасть, которых, слава богу, в последнее время на наших водоемах становится меньше. Не церемонясь, выволакиваем ее на берег, радуясь тому, что она пустая, и вдруг в самом уже конце обросшей тиной снасти видим что-то большое и непонятное.
— Сом, мужики! – кричит вдруг наш механик Сергей Джига. – Килограммов восемь.
Пригляделись – точно сом. И точно во… шесть то есть килограммов. Выпутываем бедолагу из сетей, погружаем в лоханку с водой, тащим на палубу теплохода и трубим общий сбор на экстренный военный совет. В повестке дня единственный и извечный славянский вопрос: «Что делать?»
В смысле, что делать со свалившимся как снег на голову сомом. По логике вещей, немедля нужно выпускать, поскольку на дворе июнь, время тотального запрета на его лов, но… Но сом наш дышит через раз, никакого практически сопротивления не оказывает, усы роскошные висят беспомощно, в глубоко посаженных глазах – тоска и безысходность прямо-таки человеческая. Не жилец, короче говоря.
— Может, мы его того, — один из нас, молодой и шустрый, многозначительно чиркает себя по горлу.
— Кузю резать не дам! – грозно рявкаю в ответ и на всякий случай подтаскиваю к себе увесистую «машку».
— Ой, а это что, мальчик? – спрашивает телерепортер.
— А ты что, не видишь? – вопросом на вопрос отвечает доктор Владимир Ващук.
— Что?
— Первичные половые признаки, — доктор серьезен и невозмутим, а «дитя города», тщательно осмотрев сома и, наверное, найдя те самые признаки, глубокомысленно замечает:
— Точно, самец. Сомы, они же живородящие.
Когда гомерический хохот по поводу этой сентенции хоть и не скоро, но утих, военный совет продолжили. И решили, что окончательно Кузю выпускать пока не будем, пустим в воду на веревочке, продетой через жабры, а доктор его понаблюдает. Тот пытался было отнекиваться, что на «нялюдскага» доктора не учился, но перечить толпе решительных мужиков, проникшихся судьбой горемычного Кузи, не решился. (Забегая вперед, скажу, что ночью я вызвал Владимировича на палубу и мы с ним, пошептавшись и посмеявшись, тихонько вытащили вялого и сонного Кузю из воды и кое-что с ним проделали.)
Утром, оставив свой «Сокол», мы в сопровождении более мощного теплохода ушли по Горыни на Давид-Городок, оставив все съестные припасы капитану Степанычу и Сереге, чтобы у них и мысли не возникало покуситься на жизнь Кузи. И потом, несмотря на то что двухдневная программа нашего пребывания в этом самобытном полесском городке была до предела насыщена, мы буквально терроризировали своих оставшихся коллег телефонными звонками с единственным вопросом: «Как там Кузя, не всплыл?»
Понятно, что вернувшись к «Соколу», мы первым делом побежали проверять самочувствие «своего сома», ставшего вдруг для всех таким родным и близким. Осторожно вытащили Кузю на поверхность, глянули на него и… лучше бы мы этого не делали.
— Похоже на исходус леталис, — глянув на практически не дышащего Кузю, на какой-то псевдолатыни заговорил один из нас и достал из еще не распакованной сумки (вот ренегат!) пакет муки.
— Надо резать, мужики. Кузя не жилец, чего ж добру пропадать, — вынес неутешительное резюме второй и, видя, что суровые речные волки молча потупили глаза, с тяжелым вздохом взял в руки остро заточенный кинжал.
Картина эта у меня перед глазами и сейчас. Вот добровольный наш живодер застилает клеенкой и подтаскивает к палубному ограждению стол. Вот кладет на него обмякшего и со всем смирившегося Кузю. Вот склоняется над ним с проклятущим этим ножиком. Вот Кузя открывает один глаз, пристально на нас смотрит, подмигивает и… мощным хвостом изо всей силы отвешивает оглушительную пощечину своему палачу. Вот он грациозно изворачивается, подпрыгивает и в красивом прыжке, прямо как тот олимпийский чемпион, уходит в воду.
— Кузя, Кузя, Кузя! – в первобытном каком-то восторге орем мы, радуясь тому, что красивая и сильная рыба все же выжила, что сами грех на душу не взяли.
Кузя, наверное, нас услышал. Здоровенная его башка показалась из воды уже метрах в двадцати от теплохода. Он встал на хвост и помахал (мне так показалось) плавником всем нам на прощание.
Кузю нашего с тех пор я, слава богу, не видел, а рыбаки, насколько я знаю, сома с серебряной сережкой в жабре, которую мы с доктором ему памятной ночью приладили, тоже не ловили. Значит, жив, курилка!
