Недавно заговорили о первом миллионе, долларов. Том самом, который копейка к копейке не заработаешь. И вспомнились девяностые — валютчики, бандиты, ларьки. Время, когда потихоньку можно было присвоить заводик или хотя бы башенный кран. Тот, кто этого не сделал, выпал из пестрой круговерти жизни, в которой интеллигентным времяпрепровождением считалась выпивка за столиками во время театрального представления. Кабаре «Лимон» или «Зеленый лимон»... Кажется, так называлась эта затея, организованная в одном из драмтеатров Минска. Ты крут, если выпиваешь «Абсолют»! В театре. Ты — главный герой представления, которое играющие актеры наблюдали в зрительном зале.
Немногим удалось выстроить на своем первом миллионе настоящий бизнес. Одни пропали, других обобрали более ушлые и наглые, третьи успели сбежать. Остался сборник историй о людях, которые, закрыв за собой двери Академии наук, шили из ушедшего мимо кассы кумача вымпелы и флаги и продавали вагонами списанные втихаря свинцовые чушки. А то и туда же — доллары–марочки. Какой ты мужик, если в это время не смог присвоить себе хотя бы вагон туалетной бумаги. Воровство в 90–е считалось признаком предприимчивости, так что глаз так и искал в пространстве то, что плохо лежит.
...Я стояла напротив вазы и не могла оторвать глаз от волшебного блеска двух стеклянных шариков размером с перепелиное яйцо. Один голубой с вкраплениями воздушных пузырьков и еще один — бирюзовый. Саня, мой друг, пошел в туалет. А я взяла шарики и положила в карман джинсов, достать их было невозможно. Так мне казалось. Мы еще немного поиграли в шашки, посмотрели мультфильм, и наконец я убежала домой. Моя ладонь не то чтобы дрожала, она ходила ходуном оттого, что все это время я прикрывала ею выступающие из кармана шарики. Наконец я их достала и чуть не заплакала от отчаяния — такая я себе самой была неприятная, ненавистная, плохая–плохая девочка. Как тогда, когда тайком взяла с учительского стола конфеты, а Оксанка видела и доложила.
— Подойди, пожалуйста, — обратилась учительница и протянула мне еще горсть конфет. — Дети, все конфеты, которыми вы меня угощаете, принадлежат классу. Можете всегда брать их с моего стола.
Но никто никогда не брал, и я уже не брала. Вкусные были те, что я утащила.
Наверное, я воровала чаще, чем это помню. Просто не всегда это было осознанно. Однажды украла кусок текста у известной писательницы, до того он был похож на мои собственные мысли, что просто чудо какое–то. Зачем она написала первая? Я украла, с чистой совестью. Поступок не из лучших, но зато он позволил мне понять, как вообще люди воруют.
Так и воруют. Человек — странное существо, иногда он просто верит, что какая–то часть целого должна принадлежать ему. Он лучше знает, как распорядиться, чтоб был толк. А не пойман — не вор.
И вот я встречаю в аэропорту свою школьную подружку, она летит во Франкфурт, потом в Нью–Йорк. Мы не виделись сто лет.
— Я же сразу после школы и уехала. У папы случились обстоятельства...
Эти обстоятельства были частью одного большого и громкого дела, в котором папе Киры удалось выйти сухим из воды. Опять же 90–е...
И вот я слушаю истории обретения капитала и удивляюсь масштабам наследства, понимая, что никто в моей семье так толком ничего и не украл...
И нужно ответить на вопрос: мой род и я сама сильная или слабая часть человеческого вида? И мы основа этой жизни или атавизм?
Т.С.
Советская Белоруссия № 173 (25055). Пятница, 9 сентября 2016
