Тридцать три года скрывалась от возмездия опасная преступница
Сколько бы лет ни прошло с окончания Великой Отечественной войны, память о тех страшных годах останется незыблемой навсегда. Многое можно списать на то время — и страх, и растерянность, одно только нельзя простить — предательство. И сколько бы лет ни пролетело, для суда над военными преступниками нет срока давности. Потому как за каждым из них тянется кровавый след из сотен и тысяч жертв. Лепель — красивый белорусский город, затерянный на живописных просторах Витебской области. В советские годы его жители по праву гордились не только уникальной природой, но и достижениями народного хозяйства. На каждом предприятии была своя Доска почета с лучшими работниками. И очень часто рядом с передовиками производства почетные места занимали и фотографии ветеранов Великой Отечественной войны. Фронтовичка Антонина Макарова-Гинзбург пришла на лепельское деревообрабатывающее предприятие в 1962 году. Трудилась не покладая рук, чем заслужила уважение коллег и товарищей. В тот жаркий летний день 1978 года она, как обычно, прошла мимо Доски почета, где красовалась ее фотография, вышла на улицу и отправилась в другой корпус предприятия. Спустя буквально полчаса ее снимок был разорван на мелкие клочки…
Локотское самоуправление
В годы Великой Отечественной войны большая часть Лепельского района входила в так называемую Полоцко-Лепельскую партизанскую зону. В ней действовали около 17 тысяч партизан, которые вели против фашистов настоящую «рельсовую войну».
В 1943 году в райцентр приходит отступающая из Брянской области под натиском советских войск «Русская освободительная народная армия», и Лепельский район захлебывается в крови. Понеся большие потери в боях с Красной Армией, РОНАвцы отыгрываются на мирных жителях, беспощадно уничтожая их за любую связь с партизанским движением...
Но тогда в Лепеле мало кто знал, что за каратели пожаловали на белорусскую землю. Знали только, что пришли они из Локтя. В царские времена в этом неприметном поселке, располагающемся ныне на территории Брянской области России, находилось имение великого князя Михаила Александровича Романова. Не зная крепостного права, локотские крестьяне в течение долгих лет жили спокойной, размеренной и сытой жизнью. Но бурные события революции, гражданской войны, а затем и коллективизации положили конец этому самодостаточному существованию. Поэтому и не случайно, что именно в Локте в годы фашистской оккупации образовались локотское управление самоопределения и «Русская освободительная народная армия», собравшие под свои знамена всех недовольных советской властью.
На бумаге идеологи нового самоуправления — бывший преподаватель физики Константин Войскобойник и инженер местного спиртзавода Бронислав Каминский — обещали к лучшему изменить жизнь сельчан: отменить колхозы, ввести частную собственность и прочие атрибуты развитого капитализма. Только вот местные жители почему-то не верили их обещаниям. Ибо видели, как новая власть занималась лишь мародерством и ежедневными расстрелами женщин, стариков и детей.
Два здания местного конезавода занимала... тюрьма. Ее стены не сохранили ни следов, ни надписей, ни отметин. Как и полвека назад, все так же пробивается рассеянный свет сквозь решетки на окнах и в тишине скрипит под ногами пыль. И хотя жизнь продолжается, но время там остановилось. Шестьдесят восемь лет назад в этих стойлах в ожидании смерти находились люди.
Правда, долго их здесь не держали. Обреченных выволакивали во внутренний двор, где когда-то гарцевали лучшие рысаки Российской империи, и зачитывали приговор.
Расстреливали приговоренных не сразу. Обреченные должны были пройти свой путь к смерти — за конезаводом, мимо широкого поля, старого кладбища — к глубокой яме. За людьми, подпрыгивая на ухабах, ехала телега, в которой стоял знаменитый пулемет «максим» и сидела худенькая 19-летняя девушка — палач локотского округа.
Тонька-пулеметчица
Как ни велико было желание локотских «освободителей» уничтожать коммунистов, все-таки на физическую расправу мог решиться далеко не каждый. Ведь одно дело убивать в бою, а другое — смотреть в глаза жертве.
— Проводить расстрелы поручили специальному взводу, состоявшему из 28 человек, — рассказывает работавший в 1970-х годах старшим следователем УКГБ по Брянской области Леонид Савоськин. — В общей массе он был укомплектован дезертирами и уголовниками. Стрелять они не умели и из рук вон плохо выполняли свою «работу». Вот тогда кому-то в голову и пришла идея использовать для расстрелов пулемет.
Палачей никто не любит, даже свои. Поэтому первому пулеметчику очень быстро приелась такая «работа», и он нашел себе достойную замену.
Прибившейся к локотским полицаям Тоне Макаровой предложили должность исполнительницы приговоров. И она без вопросов согласилась. Присягнула на верность фюреру, получила оружие и кличку Тонька-пулеметчица.
Именно под этим прозвищем ее и запомнили — и местные, чудом оставшиеся в живых, жители, и тюремщики. И даже когда ее, постаревшую, пополневшую, в очках в тяжелой оправе, спустя почти тридцать шесть лет привезли в Локоть, ее узнали.
Каждый день Тонька расстреливала до 25 человек. Столько, сколько мог вместить в себя один загон темницы, спешно переоборудованный из царской конюшни. Передергивая затвор пулемета, она не думала о тех, кого расстреливает.
— Все приговоренные к смерти были для меня одинаковыми. Менялось только их количество, — рассказывала она потом следователям на допросах. — Я расстреливала примерно в пятистах метрах от тюрьмы. Арестованных ставили цепочкой на краю какой-то ямы. На место расстрела выкатывали мой пулемет. По команде начальства я стреляла по людям до тех пор, пока замертво не падали все...
После каждого расстрела Тонька выпивала стакан водки. Видимо, этого было мало, чтобы заглушить то ли совесть, то ли страх перед неминуемой расплатой, и поэтому вечерами палач в юбке забывала обо всем за танцами, пьянками, шумными компаниями и встречами «тет-а-тет». После одной из таких гулянок Тонька подхватила венерическую болезнь. И хотя в то время немцы расстреливали всех женщин с венерическим недугом, палача в юбке они не тронули. Наоборот, отправили на лечение в военный госпиталь в Кенигсберг. Там следы Тоньки-пулеметчицы и потерялись. Казалось, навсегда...
Вторая жизнь
Почти сорок лет прожила она второй жизнью. В маленьком белорусском городке никто не знал о ее прошлом. Наоборот, чета Гинзбургов пользовалась заслуженным уважением и почетом. Антонину Макаровну часто приглашали выступить перед школьниками. В основном просили рассказать подрастающему поколению о ее героической жизни. И она с удовольствием «вспоминала» о том, как всю войну прошла санитаркой и не боялась смотреть смерти в лицо...
Искать палача Локотского округа начали сразу после войны. На допросах многие каратели говорили о Тоньке-пулеметчице, медсестре, москвичке... Но как ее звали, сказать не мог никто. И лишь начальник локотской тюрьмы, с которым у нее был небольшой роман, вспомнил фамилию девушки.
Более тридцати лет велось розыскное дело Тоньки-пулеметчицы. За это время сменилось не одно поколение следователей. Но, как часто бывает, все решил случай, а может быть, и судьба, ратующая за справедливость...
Однажды полковнику Советской Армии Панфилову по делам службы пришлось выехать за границу. В 1976 году получить разрешение на подобную поездку можно было только после заполнения специальной анкеты, куда уважаемый москвич и записал данные всех своих родственников. Проверяющим органам анкета Панфилова показалась подозрительной. Почему все братья и сестры полковника имеют фамилию Панфилова, а одна сестра указана как Макарова? Вот тогда Панфилов и рассказал о своей сестре — Антонине Макаровой.
— Из центрального аппарата к нам поступили сведения, что находящаяся во всесоюзном розыске особо опасная государственная преступница Антонина Макарова, возможно, проживает в белорусском городе Лепель, — вспоминает Леонид Савоськин. — Мы начали тщательно проверять ее биографию и вдобавок попросили выслать ее фотографию.
Согласно записям в военном билете, Антонина Макаровна с лета 1941 по 1944 год провоевала в 422-м санитарном батальоне. Чтобы проверить это, чекисты обратились в медицинский архив, который находился в Ленинграде. Оказалось, что документов, подтверждающих это, там не имеется.
Но полной уверенности, что Антонина Гинзбург и есть Тонька-пулеметчица у следователей по-прежнему не было. Ведь, кроме того, что все совпало, требовались еще и свидетельские показания. К тому же Антонина Гинзбург в маленьком Лепеле, где жители хорошо знают друг друга, была весьма уважаемым человеком, отличником производства, образцовой женой и вдобавок матерью двух детей. Нельзя позволить оклеветать человека с подобной репутацией. Поэтому принимается решение незаметно для Антонины Макаровны устроить опознание. Сотрудники КГБ находят и привозят в Лепель чудом выживших свидетелей.
Не все они узнают в Гинзбург палача Локотского округа. Но все-таки находятся люди, у которых ее образ навсегда запечатлелся в памяти.
Точку в затянувшейся более чем на 30 лет истории ставит бывший начальник локотской тюрьмы, который уверенно показывает на подозреваемую...
Возвращение памяти
В тот летний день к идущей по улице женщине подошли двое в штатском и вежливо попросили ее пройти для выяснения обстоятельств. Антонина Макаровна была на удивление спокойна. И лишь когда увидела, что ее привезли к зданию КГБ, нервно попросила папироску.
На первом же допросе Антонина Гинзбург призналась, что она и есть Тонька-пулеметчица. О своей работе в локотской тюрьме женщина рассказывала без всяких эмоций, будто неоднократно репетировала этот разговор.
Появление своей новой фамилии она объяснила просто: «Пришла как-то в школу деревенскую, в первый класс, и фамилию свою позабыла. Учительница спрашивает: «Как тебя зовут, девочка?» А я знаю, что Панфилова, только сказать боюсь. Ребятишки с задней парты кричат: «Да Макарова она, у нее отец Макар». Так меня одну во всех документах и записали. После школы в Москву уехала, тут война началась... ».
Как и многие ее сверстницы, Антонина Макарова попросилась санитаркой на фронт. Настоящая война повергла ее в ужас. Повсюду смерть, кровь, боль, страшная мясорубка, перемалывающая тысячи человеческих судеб. Когда девушка попала в лагерь для военнопленных под Вязьмой, дух ее был окончательно сломлен. Тогда один из военнопленных предложил ей совершить побег. Бежав из плена, она оказалась в поселке Красный Колодец Брянской области. И хотя у нее был выбор, она выбрала сытую и достаточную жизнь.
Юридически следователями была доказана причастность Тоньки-пулеметчицы к расстрелу свыше ста человек, хотя согласно документальным источникам она убила около полутора тысяч советских граждан.
Исполнительнице приговоров локотские власти выделили целую квартиру на втором этаже местного конезавода. Здесь же пулеметчица хранила и свое оружие.
В комнате, где жила Антонина, царил порядок. Стоял пулемет, блестевший от машинного масла. На стуле аккуратной стопочкой была сложена одежда: нарядные платьица, юбки, белые блузки с... дырками от пуль.
По вечерам Антонина наряжалась в отстиранную одежду и отправлялась в немецкий клуб на танцы. Другие девушки, подрабатывавшие у немцев проститутками, с ней не дружили. Уж больно она гордая была.
Локотского палача, подхватившую венерическую заразу, немецкое командование отправляет на лечение в Кенигсберг. Там она проходит курс лечения, но от прежних хозяев решает уйти. Ведь вот-вот война должна была закончиться.
С поддельными документами ушлая Тонька оказывается уже в советском госпитале и с усердием исполняет там обязанности медсестры.
Преображение Макаровой оказалось настолько волшебным, что уже через несколько дней после знакомства с раненым сержантом Виктором Гинзбургом тот делает Антонине предложение.
После войны чета Гинзбургов какое-то время еще жила в Калининградской области, а потом переехала на родину мужа — в Белоруссию. Здесь у них роились две дочери.
Приговор
Разоблачение стало громом среди ясного неба, и в первую очередь для ее семьи. Муж Антонины, узнав об аресте, все силы бросил на освобождение жены, закидывая жалобами различные организации, уверяя, что очень любит свою Тоню, и даже, если она совершила какое-нибудь преступление, например, денежную растрату, все ей простит.
Первое время сотрудники КГБ не сообщали ему всех подробностей дела. Но потом решились рассказать несчастному, кем на самом деле являлась его супруга. За один день пожилой мужчина поседел.
Для проведения следственного эксперимента Антонину привезли в Локоть. Она не была здесь с тех пор, как наступающие советские войска заставили бегством спасаться бригаду Коминского. Но Макарова на память не жаловалась. И уверенно повела чекистов к той самой яме, где расстреливала людей...
Примечательно, что, находясь в СИЗО, Макарова не передала ни одной строчки ни мужу, ни двум дочерям. Ни разу не попросила о свидании. Порой у следователей создавалось впечатление, что она искренне не понимает, за что ее посадили, что такого ужасного она совершила?
— Опозорили меня на старости лет, — жаловалась она тюремщицам. — Теперь после приговора придется из Лепеля уезжать, иначе каждый дурак станет в меня пальцем тыкать. Надо как-то заново жизнь устраивать. А сколько у вас в СИЗО зарплата, девчонки? Может, мне к вам устроиться — работа-то знакомая...
Судили Антонину Гинзбург-Макарову как военную преступницу. Приговор был неумолим: высшая мера наказания. И хотя наступающий 1979 год в СССР должен был стать годом женщины, Макаровой было отказано в помиловании. Она стала единственной женщиной, расстрелянной после войны в Советском Союзе...
Тоньке-пулеметчице платили за службу 30 марок. Символичное совпадение — иудина награда за измену. Как и в Библии, расплата за предательство была лишь делом времени. Пусть военная преступница и получила отсрочку в тридцать три года, но правосудие свершилось.
Сергей ЧИЧИЛОВ, «БН»
Фото из архива КГБ
