«Очень хочу домой…» Ив. Бунин

У ясеня
22 октября, в день 137-летия писателя, в Москве, в сквере на Поварской улице, вблизи дома 26, из которого в мае 1918 года он отбыл в Одессу, а два года спустя – в эмиграцию, был открыт памятник Бунину. В дар городу его передали Музей классического и современного искусства «Бурганов-центр» и Ассоциация «Бунинское наследие».
 «Строгий артистизм, с которым он воспел русский характер», восхищает бесконечно – именно такая формулировка была предпослана Нобелевской премии, которую получил Иван Бунин в 1933 году. Роковая недоговоренность, которая витала всегда над судьбой писателя, не представлявшего жизни своей без России и прожившего целую жизнь в эмиграции непримиренным с новой властью, ощущалась и в этот день.
– Мы рады, что Иван Алексеевич – в бронзе – вернулся в Москву, – сказал председатель Союза писателей России Валерий Ганичев. – Книги же его вернулись гораздо раньше. В 70-е годы двухтомник Бунина 250-тысячным тиражом мгновенно разошелся по подписке. Язык Бунина, писавшего о разорении русских усадеб, о прожигателях жизни, о нестабильности русской жизни вообще, считается эталоном. Из глубинных бунинских описаний крестьянства можно было сделать немало выводов.
От имени писателей России Ганичев возложил необычный «букет» к основанию памятника – корзину с антоновскими яблоками.
Автор памятника – скульптор Александр Бурганов – в свою очередь, сказал: «Памятник на Поварской установили на любимом бунинском месте – у ясеня, возле которого, возможно, Иван Алексеевич встречался с Верой Николаевной».
Нельзя сказать, чтобы митинг был многочисленным. Впрочем, так было всегда. Иван Алексеевич и сам с грустью констатировал, что ценить его прозу – удел избранных.
Журфиксы
…Бунин был связан с Москвой с 1889 по 1918 год. Первая встреча с Первопрестольной принесла 20-летнему поэту разочарование – редактор «Русской мысли» в ужасе замахал на него руками: «У нас стихов на целых девять лет!» Над этой цифрой – «9» – Бунин впоследствии немало иронизировал. Спустя два года он побывал на Большой Французской выставке в Москве в качестве корреспондента «Орловского вестника», а с 1895 года тесно связал свою жизнь со столицей.
В первые годы жизни в Москве  из-за постоянной нехватки средств Бунину приходится жить во второстепенных гостиницах, описание которых найдем в рассказах «Далекое», «Казимир Станиславович», «Версаль». В один из приездов в 1896 году Бунин останавливался в меблированных комнатах Фальц-Фейна на Тверской, 9. «Ты поймешь, что я теперь чувствую среди этих дьявольских 6-этажных домов, один, всем чужой, и с 50 рублями в кармане», – писал он своему старшему брату и наставнику Юлию. 
Чтобы поправить материальное положение, Бунину приходилось много печататься, он постоянно заводил знакомства с издателями и редакторами, а также с собратьями по перу. В те времена многие московские семьи устраивали литературно-музыкальные вечера, которые назывались на французский манер «журфиксами». В 1897 году Бунин знакомится с Николаем Дмитриевичем Телешовым, который становится ближайшим его другом. Бунин посещает литературный кружок «Парнас» в доме отца Н.Д. Телешова, «Субботы» известного педагога Д.И. Тихомирова, издателя  журнала «Детское чтение», а с 1899 года – «Телешовские среды».  «Среды» были очень популярны благодаря участию в них Чехова, Горького и Шаляпина. Приходили туда  Леонид Андреев, Б.К. Зайцев, Куприн, Скиталец.
В 1899 году в Ялте у Бунина сложились теплые дружеские отношения с Чеховым, каких не было у него, по его собственному признанию, ни с одним из писателей. Продолжились они и в Москве. Бунин часто бывал у Чехова, был дружен с  его родными. В декабре 1903 года приходил к Чехову еже-дневно по вечерам в дом Коровина на Петровке, 19, и оставался у него до 3-4 часов утра. То есть до возвращения Ольги Леонардовны домой. И эти «бдения» были ему «особенно дороги». 11 февраля 1904 года Бунин и Чехов виделись последний раз – на «Среде» у Телешова. Антон Павлович уезжал на лечение за границу и передал Бунину через Телешова – «чтобы писал и писал. Из него большой писатель выйдет». Впоследствии Бунин не раз публиковал свои воспоминания о Чехове, писал о нем книгу, но завершить труд, увы, не успел.
Именно Чехов познакомил Бунина с Горьким. Иван Алексеевич печатался у него в журнале «Жизнь» и издательстве «Знание»,  присутствовал на чтении Горьким его пьесы «На дне» на улице Заморенова. В конце 1917 года Бунин разошелся во взглядах на Октябрьскую революцию с Горьким и отказался общаться с ним даже по телефону.
В ХХ веке Бунин останавливался в лучших «номерах». В Большой Московской гостинице, которая стояла на месте нынешней «Москвы», или в «Лоскутной» на Арбате. Или в меблированных номерах Гунста в Хрущевском переулке. В  Московском литературно-художественном кружке торжественно отметили 25-летие его литературной деятельности,  а  в доме художника В.Е. Шмаровина  Л.Туржанским был написан  известный портрет Бунина, который хранится сейчас в Государственном литературном музее.
На Поварской
На вечере у Бориса Зайцева в Гранатовом переулке Бунин познакомился с Верой Николаевной Муромцевой, дочерью Н.А. Муромцева, члена Московской городской управы, которая стала его второй женой. Временный приют Буниным дают родители Веры Николаевны – то  в Столовом переулке, то в Скатертном, то на Поварской. В конце октября 1917 года молодые окончательно поселились у родителей Веры Николаевны в доме 26 по Поварской улице. И жили здесь до мая 1918 года.
29 октября 1917 года у Никитских ворот шли ожесточенные бои юнкеров с красногвардейцами. Дом Гагарина, в котором останавливался в 1900 году Иван Бунин, загорелся и обвалился. Иван Алексеевич в большом волнении наблюдал за пожаром с верхнего этажа дома на Поварской…
В мае 1918 года, за два месяца до отъезда из Москвы, писатель сделал запись в дневнике: «Шли ночью по Тверскому бульвару: горестно и низко клонит голову Пушкин под облачным с просветами небом, точно опять говорит: «Боже, как грустна моя Россия!» С этим  настроением Бунин и уехал из Москвы, а потом  из России. И из своего «далека» зорко наблюдал за всем, что здесь происходило. Не принимая, не понимая во всей полноте и требуя невозможного возврата к прошлому. Трагический диссонанс в душе гения, на дне которой всегда теплилось чисто детское восклицание – «Очень хочу домой!..»