У каждого есть биография. Мы рассказываем ее, записываем на специальных бланках, указывая даты, географические данные. И редко задумываемся над ее содержанием, считая, что все происходит как бы само собой. Помните строчку Бориса Пастернака о художнике: «Ты вечности заложник у времени в плену...»? Мне тоже кажется, что человек не может, что бы он ни делал, как бы ни пытался, вырваться из своего времени. Но в жизни есть странные моменты, на которые внимания не обращаешь, но именно они и делают биографию, поворачивая судьбу. Как у Ивана Юлиановича Чебровского. Мы проговорили с ним несколько часов — о его жизни, о том времени, что стало уже историей прошлого века...
В иняз за компанию
Родился я в 1933 году в Белоруссии, но на территории тогдашней Польши. Отец пришел из соседней деревни на хутор, где жила моя мать, в «прымы». Образование у отца — «четыре зимы». Но мужик он был способный. Много работал. Начал арендовать землю у польских «асадников». Пахал с фонарем. Помню, как представитель советской власти разбил в нашем доме портрет Пилсудского, висевший на стене. Отцу приказали организовать вывоз «нежелательных элементов». Батька пошел выселять своих же соседей. А через некоторое время пришли и к нам. В 1939–м его посчитали кулаком.
Мы похватали клунки, побросали в сани. Ехали долго, меня укачивало, тошнило, вот и запомнилось. Оказалась наша семья, а это отец, мать, бабушка, дедушка и трое детей, в Вологодской области на поселении. Обосновались в деревянном доме на втором этаже. Пришлось выживать. Мать резала дерюжки, шила из них рукавицы. Занимались сплавом леса. Работа тяжелая, частые заторы, а из инструментов — багор. Из того леса делали оружейные приклады. Отца назначили мастером. Трижды вызывали в военкомат, чтобы отправить на фронт, но местное начальство его возвращало. В школе бумаги не было, писали в книжках между строк. Думаю, нам тогда сильно повезло. Многие родственники и соседи, оставшиеся в Белоруссии, погибли...
Плохо помню, как мы возвращались, но наш дом остался цел. Помогли родственники. А потом начали убирать хутора и делать деревню. Назвали ее Бердовка. Мне уже надо в пятый класс, а в деревне только четыре. Отец повез меня в Селюб, за семь километров от дома. Тяжело сразу было, писал по–белорусски со страшными ошибками. А потом наверстал и десять классов окончил хорошо. Поехал поступать в БГУ на факультет журналистики. Почему? В школе по просьбе классного руководителя написал пару заметок в районную газету. Напечатали, а потом на встрече с внештатными корреспондентами даже наградили автобиографией Сталина.
Кстати, из семнадцати выпускников того года только один не поступил, да и то потому, что просто не пошел в вуз. Вот какой тогда была обыкновенная сельская школа! Сдал я экзамены в БГУ, а по конкурсу не прошел. Что делать? Домой ехать стыдно. Приятель предложил поступать в иняз. Я тогда и понятия не имел, что это за институт. Размещался он тогда в здании сегодняшней военной кафедры политехнического. Нам обрадовались. Потом понял: ребят там совсем не было, одни девчата. Пришлось пересдать экзамены, даже тройку исправил. Уехал домой, а в конце августа пришел вызов. И даже стипендию назначили. В инязе я занялся велоспортом, во всесоюзных соревнованиях участвовал. Выступал за спортивное общество «Искра», объединявшее спортсменов педагогических вузов. В Смоленске занял третье место в гонке на 150 километров. Может, потому, что в Минске мне все время хотелось есть, а на сборах очень хорошо кормили. Получил за победу грамоту и радиоприемник.
Но от спорта я отказался — он мешал учиться. На четвертом курсе перевелся на заочное отделение и поехал работать учителем в Ясеньскую школу. Завел себе железный порядок — каждый день два часа заниматься английским языком. В институте женился, и супруга с дочкой приехали ко мне. Жили на квартире без каких–либо удобств. Соседями были цыгане, и я даже немного выучил их язык.
Страна назначения — Индонезия
И вот судьба сделала поворот. Вызвал меня военком из Осиповичей. Сказал, что в школе я могу дослужиться до завуча, а он предлагает военную карьеру. Буквально накануне произошло драматическое событие. Меня не приняли в партию, обвинив, будто утаил, что отец был раскулачен. Я послушал военкома и согласился. Через некоторое время он позвонил и сообщил о присвоении воинского звания и зачислении на военную службу. И еще сказал, что для прохождения службы мне необходимо явиться во Владивосток.
Там, во Владивостоке, в 1961 году на площади я и узнал, что Юрий Гагарин полетел в космос. Много вокруг было удивительного. Скажем, смуглые молодые люди в незнакомой военной форме. Служба моя проходила на острове Русский, где был организован центр по подготовке индонезийских и индийских моряков–подводников. Терминологией я не владел, начал изучать. Занялся и индонезийским языком. Кстати, за знание индонезийского платили больше, чем за знание английского.
Мы занимались подготовкой двух экипажей для подводных лодок. С одной из них отправили в Индонезию и меня. Экипаж был совместный — русско–индонезийский. Шли туда 17 суток. Пробыл я там полгода. Жили на острове рядом с портом Сурабая. Очень удивили кровати, обтянутые сетками, защищавшими от мелких ящериц и хамелеонов. Кормили так: мясо, рис, один банан. Индонезийцы жили бедно. Одежду и вещи можно было заказать в Сингапуре, и все присылали. Я даже однажды сам съездил в Джакарту забрать посылки...
Вообще, в Индонезии я побывал дважды. Туда уходили на подводных лодках, а возвращались на гражданских судах. После второго похода я написал письмо в ЦК КПСС, и мне пришло сообщение, что моя семья была незаконно репрессирована. Дорога в партию теперь была открыта. Начали поступать интересные предложения, связанные с длительными походами на различных кораблях. Но меня укачивало, а быть обузой команде не хотелось.
Египет: как на войне
После «пятидневной войны» на Ближнем Востоке меня вызвали в Москву и начали готовить к отправке в Египет. Но для начала дали отпуск в мою родную Бердовку. Вернулся: на меня документы сделали, а на жену не успели. Уехал поначалу один. Закрепили за генералом, бывшим командующим витебской десантной дивизией Кашниковым. Советский Союз поставлял тогда в Египет огромное количество военной техники. Мы с генералом сутками принимали ее с кораблей, потом технику перекрашивали и отправляли в пустыню. Египетские офицеры все ходили с тростями, к солдатам своим относились плохо. Наши офицеры тоже были одеты в египетскую форму, но без знаков различия. Многие, увы, погибли, приходилось собирать семьям материальную помощь.
Платили неплохо. Мы многое могли себе позволить. Даже свинину покупали на базаре. Одно время я переводил Гамалю Абдель Насеру, второму президенту Египта, Герою Советского Союза, который приезжал в войска, расположенные в пустыне. Впечатление он производил самое хорошее. По–английски говорил прекрасно. Человеком был смелым.
Конечно, мы тосковали по привычной жизни и, когда прибывали наши корабли, просили у моряков черного хлеба и селедки. Иногда приходилось сопровождать наших офицеров в ночные клубы. Начальство на это глядело сквозь пальцы.
На изломе времен
Через три года мы с женой вернулись в СССР. Мне предлагали разные варианты дальнейшей службы. Даже работу в ГРУ, но без предоставления квартиры. А у меня семья, где–то жить надо. В общем, я отказался.
Отправили в Воложин, но чем я там должен заниматься, не сказали. После первого своего дежурства на станции радиоперехвата я двое суток не мог заснуть... Как–то приехала проверка, а я все еще в морской форме хожу. Обучаю солдат и офицеров английскому языку. Генерал, проверявший нашу работу, мной заинтересовался. И вскоре меня перевели в разведуправление, в четвертый отдел. Только там и сменил морскую форму на армейское обмундирование. Из разведуправления перевели в политуправление, в отдел спецпропаганды, занимавшийся изучением вероятного противника. Дослужился до подполковника. А следующей страницей в моей биографии стала Польша. Дело в том, что в Москве в моем личном деле обнаружили запись, что я владею польским. Родился ведь я на территории, принадлежавшей когда–то Польше, в раннем детстве язык слышал.
В те годы положение в Польше было тяжелое. В магазинах пусто. Отношение к советским военнослужащим недружелюбное. На стенах надписи, чтобы мы убирались домой. Кстати, у меня даже есть первый номер газеты «Солидарность». Говорят, это большая редкость. Много раз встречался с Войцехом Ярузельским, он меня называл Янеком. Русский он знал хорошо, но мне приходилось переводить для других польских генералов.
Уволился со службы я в декабре 1986–го. Вернулся в Минск, работал, преподавал. Сейчас все чаще обращаюсь к своим воспоминаниям. Да, помотала меня жизнь по свету... Сегодня соотечественников этим не удивишь: многие побывали в разных странах, самых экзотических. Но это сегодня. А разве мог я, простой белорусский мальчишка, родившийся на хуторе, представить, что судьба раз за разом будет меня забрасывать так далеко от дома?
Советская Белоруссия №92 (24229). Четверг, 23 мая 2013 года.
