Обычным людям трудно понять, каково это — быть не таким, как все. Их называют лилипутами, карликами... Маленькие люди с подобным диагнозом не вырастают выше метра сорока: гипофиз вырабатывает недостаточное количество гормона роста. На улице, в общественном транспорте их путают с детьми. Одеваться им приходится в магазинах детской одежды. С малолетства дразнят сверстники. А когда маленькие люди становятся старше, их почему–то не воспринимают всерьез ни работодатели, ни потенциальные женихи. Где–нибудь в мегаполисе лилипут может быть востребован в цирке, театре, кино, но если «посчастливилось» родиться в провинции, ничего такого ему не светит. Сестрам Тане и Наташе Томашевич повезло еще меньше. По мнению психологов, чтобы дети в будущем не испытывали комплекса неполноценности, у них должны быть любящие, заботливые родители. Но девочки их в глаза не видели. Отец от них отказался, мать лишили прав... Так и росли: дом ребенка, интернат... И желающих взять их, особенных, под опеку или усыновить не нашлось... В феврале Наташе могло бы исполнится 32 года. Девушку, поверившую, что ее могут любить такой, какая она есть, зверски убил муж...
У тридцатилетней миниатюрной бобруйчанки Татьяны Томашевич — с родной сестрой Наташей у них разница в росте каких–то 2 сантиметра — есть образование, жилье, работа, друзья — все, что помогало ей до сих пор справиться с комплексом «маленького человека». Нет только семьи. Похоронила единственную родную сестру:
— Как–то позвонила вечером Наташина соседка по общежитию: «Таня, мужайся, Наташа умерла». Я не поверила. Как, почему? Оказалось — Наташу убил ее муж Егор. В морге санитары успокаивали: мол, сделали все, чтоб хоть как–то привести ее лицо в порядок. Но ужасные синяки и кровоподтеки были видны и под несколькими слоями грима...
Егор — ростом под метр восемьдесят. И этот громила — Наташа была ему по пояс, да еще и моложе его на 16 лет — регулярно издевался над маленькой женой.
Татьяна со слезами признается:
— Мне соседки сестры уже после трагедии рассказали, что он ее бил. Села, встала, слово не так сказала — удар. А еще говорили, что продавал ее цыганам, чтобы она на них батрачила. Деньги себе забирал. И пенсию ее по инвалидности 1 миллион 300 тысяч рублей — у Наташи и у меня третья группа — тоже. Сам ведь не работал. Таскался с гитарой на местный рынок. Пел песни, жену брал для «антуража», она рядом сидела на скамеечке, с ту гитару размером, внизу — шкатулка открытая. Туда прохожие деньги бросали...
Все это подтвердится в ходе следствия. Из показаний соседок Наташи по общежитию. Одна из них так описывала следователю жизнь этой необычной пары:— Часто видела у Натальи на руках, лице синяки. Спрашивала: откуда, может, Егор бьет? Но она божилась, что ударилась случайно или упала. Правда, как–то жаловалась, что муж пропивает ее пенсию по инвалидности.
Другая соседка точно знала, что Егор над маленькой супругой измывается:
— Когда я заселилась в общежитие, эти двое там уже обитали. Жизнью это не назовешь. Виневич зарабатывал тем, что горланил песни около памятника бобру, на «Социалке», у Центрального рынка. И Наташу с собой таскал — она коробку держала. На подаяния да Наташину пенсию по инвалидности и существовали. В довершение ко всему Егор еще и издевался над ней. Мы часто слышали крики, видели ее с гематомами. Милицию вызывали поначалу. Так Наташа стала просить не делать этого, потому что муж после этого лютует еще больше.
Почему не ушла от супруга–изверга? На этот вопрос не могут ответить многие дамы, оказавшиеся в столь же затруднительном положении. Оправдания одинаковые: некуда, любила, надеялась, что изменится... Наташа же цеплялась за того, кого послала ей судьба, еще и потому, что не верила, что ее, такую, сможет полюбить другой мужчина.
Татьяна вспоминает:
— Мы совсем маленькие были, когда нас отправили в дом ребенка, оттуда — в Белыничи, в интернат. С детства слышали от детей насмешки. Как только нас не обзывали: карликами, недоростками, лилипутами... Конечно, обидно. К тому же мы понимали, что не нужны собственным родителям. Об отце ничего не знали, мать нас за все эти годы ни разу не навестила. Уже после, занимаясь в училище, пыталась ее разыскать, писала на ее бобруйский адрес. Пришел ответ: «Адресата нет в живых». К тому времени Наташа уже окончила учебу, вернулась в родной Бобруйск, получила комнату в общежитии. Мне через несколько лет досталась комната в коммуналке, где жила наша мама. Я отыскала ее могилу на кладбище — ни венка, ни памятника... Стала искать сестру, с которой мы раньше очень много общались, а потом потерялись. Одноклассница подсказала, что Наташа вышла замуж. Помню, тогда очень за нее обрадовалась...
Впервые Татьяна увидела Наташу года через 4 после переезда в Бобруйск. На той самой «Социалке». Подошла, обняла. Но долгого разговора не вышло:
— Она изменилась. Всегда была шутливая, веселая, хорошенькая. А тут, хоть и говорила, что счастлива, вид какой–то запуганный. Когда я обернулась, чтобы познакомиться с ее «счастьем», увидела, что муж показывает Наташе кулак. Потом узнала: он изолировал ее от всех. Не хотел, чтобы она общалась со мной, подругами... Я, конечно, периодически бегала на рынок увидеться с ней, ведь сотового у нее не было, домой к ней она приходить не велела. Но слишком поздно поняла, что Наташу надо было спасать от мужа. Он использовал ее, как хотел, она полностью ему подчинилась. А я, если честно, его побаивалась...
25 июля прошлого года соседи видели Наташу в последний раз — та выносила мусор. Когда около одиннадцати вечера заглянули к ней в комнату, увидели, что «малышка» лежит на кровати в неестественной позе. Белая, как полотно. Стали допытываться у Егора, нервно курившего в сторонке, что случилось. А тот — безразлично так: «Кажись, померла...»
Татьяна смахивает слезы:
— Он и на суде не каялся. Пытался свалить всю вину на Наташку, дескать, она в тот день выпила, вот и померла от некачественной водки. Но все понимали: это он ее убил.
Старший следователь управления Следственного комитета по Могилевской области Екатерина Трихминова рассказывает:
— В тот вечер Виневич, будучи пьяным, по его словам, застал нетрезвой дома и свою жену. Разозлился, что потратила без его ведома последние деньги, стал бить. Руками, ногами — в живот, грудь, голову. После эксперты установят: на маленьком теле не осталось ни одного живого места. Все изломано, разорваны легкие, почки, множественные ссадины, кровоподтеки. Бил со звериной яростью, понимая, какую страшную боль причиняет. А после, бросив жену на полу, улегся спать. Проснувшись через несколько часов и осознав, что натворил, вызвал «скорую». Только спасти Наталью было уже невозможно. Ее смерть наступила от травматического шока. Егора, который до этого не был судим, за убийство с особой жестокостью приговорили к 16 годам колонии. Но он счел приговор слишком суровым и подал кассацию.
Сестра погибшей, Татьяна, простившая свою непутевую мать, Егора простить не может:
— Маму я не виню, она не от хорошей жизни запила. Лилипутка — это у нас наследственное — тоже выросла в детдоме, в личном не сложилось... А для женщины это самое страшное — оказаться одной, никому не нужной. Именно так я себя сегодня и чувствую. Работа, друзья есть, но нет ни мужа, ни детей. А после того, что случилось с моей сестрой, вообще боюсь, что никогда не смогу поверить мужчине. Убийца единственного родного мне человека лишил меня веры и надежды.
...В последний путь Наташу провожали всего трое. Шли за гробом сестра Таня и две ее соседки — добрые женщины, которые помогли с организацией похорон. По решению суда Егор должен выплатить Татьяне в качестве компенсации морального вреда 100 миллионов рублей. Говорит, первое, что купит на эти деньги, — два памятника: на могилы сестры и мамы. Вот только не осталось у Татьяны от них не то что какой–то вещи на память — даже ни одной фотографии...
olgak53@mail.ru
Фото из альбома Татьяны Томашевич.
P.S. Поскольку обвиняемый подал кассационную жалобу и оспорил решение суда, его фамилия изменена.
Советская Белоруссия № 16 (24898). Четверг, 28 января 2016
