Как помочь пациенту психиатров вновь найти себя?

О психических заболеваниях у нас не принято распространяться. Сам антураж болезни с закрытыми отделениями в больницах и интернатах словно способствует этой таинственности. Парадоксально, но родственникам легче признаться, что их близкий — алкоголик, чем душевнобольной. В первом случае поймут и пожалеют, во втором — отстранятся, а то и осудят. Это удручает, ведь в отличие от алкоголизма, который куется собственными руками, от психического расстройства не защищен никто. В нашей стране все больше нуждающихся в психиатрической помощи. А что потом, после нее? Какова жизнь после стационара? Социальные работники таких больных не посещают — не положено, в санатории их не берут, услуги социальной передышки их семьям не предлагают.


— Выброшенные люди, — бросает Зинаида Ивановна с горечью, накопившейся за десятилетия жизни бок о бок с сыном и его диагнозом шизофрения. — У нас была благополучная семья, прекрасный сын, который хорошо учился в школе и интересовался радиотехникой. Он подавал большие надежды. В 7–м классе его разработки получили три медали ВДНХ СССР, о нем писали статьи, его снимало ТВ. Поступил, конечно, в радиотехнический институт. И тут грянула перестройка. Не знаю, помните ли вы, тогда на каждом столбе появились объявления, призывающие стремиться к чистоте, просветлению. Активизировались религиозные секты. Это было что–то необыкновенное, неведомое для нас. Им сдавались кинотеатры, спортзалы школ, помещения во дворцах пионеров, а мы ведь привыкли, что там все под контролем государства, и со спокойной душой отпускали детей. Увы, в переходном периоде контроль исчез: что хочешь, то и делай. И многие пострадали.

Дочь подруги попала в «Богородичный центр» — деструктивную секту, где прививалось отрицание семьи. Сын Зинаиды Ивановны, тогда учившийся на 2–м курсе, — в тоталитарную секту «Трансцендентальная медитация». У него стала меняться система ценностей, все, что привили родители и учителя, отрицалось как «черное». Отдалился от матери, питался геркулесом на воде и сухарями. Учебная нагрузка и скудное питание привели к истощению нервной системы. Началась аскеза: спал на полу, выбрасывал «лишние» вещи. Хотел разорвать связь с семьей и попытался поджечь квартиру. Из института отчислили за пропуски. Когда пришла повестка в военкомат, врачи из комиссии постановили: срочно в больницу!

— В психоневрологическом диспансере все уложили в схему, подходящую под диагноз шизофрения, и начали лечение тяжелыми препаратами. Я не ожидала этого, — не скрывает Зинаида Ивановна. — Прихожу — он сонный, неживой. Говорю врачам: это же поведение не надуманное, это им внушали, это все есть в их книгах... Может, его и можно было бы вернуть в прежнее состояние, но это искусство. Мне довелось слышать парня, который был у «Белых братьев» и смог прийти в себя, и он признавался, что это было как будто сон. Среди врачей были те, кто это осознавал, говорил, что это наведенное шизофреноподобное состояние. Теперь я понимаю, что три воздействия — кодирование в секте, нервное и физическое истощение и лекарства — его добили в самом уязвимом, переходном возрасте. Диагноз закрепился. И нам сказали: терпите, несите крест...

Это был крах. Почти готовая диссертация пошла под откос. Муж, когда понял, что болезнь навсегда, ушел. Не остановили ни 35 лет прожитых вместе, ни хорошие отношения. Это было второе потрясение. У моей собеседницы на глазах слезы: говорит, чувствовала себя как человек на одной ноге без костыля, и надо стоять. И стоит. Продолжает работать на пенсии — сыну нужны хорошее питание, витамины. Стала активным членом общественной организации помощи душевнобольным «Миноди» и Общества потребителей психиатрических услуг. Поняла, что никто не застрахован от подобной трагедии.

Сыну сейчас 45. Друзья и социальные контакты исчезли. Дни проводит в четырех стенах. Лекарства, которые надо пить постоянно, затормаживают, мотивации что–то делать нет. И именно поэтому, считает Зинаида Ивановна, таким пациентам нужен комплексный подход: от адаптации, которая бы начиналась еще в стационаре, после того, как острое состояние снято, до сопровождения после выписки. Считает: «Больные шизофренией — наиболее обездоленная часть. Есть реабилитация людей с умственными ограничениями, и мы туда же относимся. Но это же неправильно. Нельзя смешивать в одну группу тех, кто с рождения такой (они, как дети, на занятиях научатся лепить — и это уже радость), и наших, у которых до болезни был высокий интеллект, и его надо восстановить». Например, когда она увидела, что сын не может определить время по часам, пару раз объяснила — и он снова научился.

Пациенты, которые приняли свой диагноз и контролируют состояние, достигают многого: работают, создают семьи, и окружение часто даже не в курсе их проблем со здоровьем. А вот к тем, кто отрицает болезнь, как сын Зинаиды Ивановны, замкнулся, реабилитация, уверена мама, должна прийти на дом. Ведь сами они никуда не пойдут. Кроме того, у всех разная степень тяжести болезни и потребности. В Германии, скажем, бригадное обслуживание: выписался из стационара — приходят психолог, врач, соцработник, смотрят, какие у человека особенности и нужды, определяют, кто с ним будет работать. Можно жить дома с сопровождением, трудиться — на адаптированное предприятие отвозит специальный автобус. У нас же пока возвращение к жизни зависит от воли пациентов, у которых этой воли зачастую просто нет. Пока им не придут на помощь, и они сами, и их родственники, несущие крест, так и будут чувствовать себя выброшенными людьми.

ПРЯМАЯ РЕЧЬ

Тамара Спиркина, председатель Белорусского общественного объединения помощи душевнобольным «Миноди» им. В.Бычкова:

— Сейчас ситуация такова, что от прежней схемы реабилитации у нас отказались, а новую не создали. Раньше в РНПЦ психического здоровья были мастерские, где люди, находящиеся на лечении, под наблюдением медиков осваивали трудовые процессы — шитье, картонажные работы. Это была хорошая модель, но все закрылось из–за ведомственной разобщенности. Не получилось определиться, кто же должен этим заниматься. Существовали мастерские также в психоневрологическом диспансере на Бехтерева, были созданы участки прямо на заводе, но и их больше нет. И взамен ничего нового не появилось. А ведь очень важно начать трудовую и медицинскую реабилитацию сразу. Когда человек попадает на лечение, его серьезное состояние обычно не позволяет выходить на прежнюю работу. Одни увольняются сами, других увольняют. Нужна поддержка. Замечательный врач–психиатр Владимир Бычков когда–то создал реабилитационный участок в РНПЦ психического здоровья, там выращивали растения, и ребята, которые ходили туда, становились хорошими специалистами. Они смогли потом и трудоустроиться, и семьи создать, были возвращены к жизни. Сейчас ничего подобного нет. Одно отделение реабилитации, где собраны пациенты с разными диагнозами, проблемы не решает. Мы очень благодарны медикам за их усилия, дорогостоящие препараты, лечение. Но в законе о психиатрической помощи буквально прописано, что реабилитация является частью лечебного процесса. И на данный момент ее некому принять на себя. Медицина эту тему не развивает, соцслужбы не готовы принять ее, уходят от такой категории больных. Вот человек и теряется в социуме.

КОМПЕТЕНТНО

Татьяна Короткевич, заместитель директора по организационно–методической работе РНПЦ психического здоровья:

— В нашем центре ранний базовый этап медицинской реабилитации пациентов начинается в психиатрических отделениях и включает тренинги навыков самообслуживания и личной гигиены, познавательных функций, эмоционально–волевой сферы, навыков общения. Широко используются арт–терапия, изготовление поделок из бумаги, лепка. Следующий этап проводится в отделении медицинской реабилитации, где с пациентами продолжают работать врачи–специалисты, психолог, культорганизатор, медсестры, инструктор по трудовой терапии. Но вслед за этим должна идти и социальная реабилитация, которая выходит за рамки компетенции медиков.

Для поддержки пациента после выписки из стационара есть положительный опыт использования потенциала общественных организаций. Так, в Минске благодаря Белорусской ассоциации социальных работников уже более пяти лет существует клубный дом «Открытая душа» (на базе 2–го психоневрологического дома–интерната), аналогичный центр по поддержке психически больных работает в Бресте, в ближайших планах открытие такого же в Витебске. Еще с 2013 года Белорусское общество Красного Креста при поддержке Исландского Красного Креста реализует проект «Поддержка людей с психическими заболеваниями», благодаря которому создан реабилитационный центр «Открытый дом». Сейчас его посещают ежедневно около 20 человек.

КСТАТИ

В Минске за 2015 год за психиатрической помощью обратились около 44,5 тысячи человек, что на 2% больше, чем в 2014–м. Число впервые выявленных пациентов увеличилось на 6% и составило около 13 тысяч. Стало больше обращений с неврозами. Рост связан в первую очередь с тем, что в обществе постепенно уменьшается страх перед врачами–психиатрами.