Среди террористов, которые вечером 13 ноября в Париже убили 130 человек, пятеро были гражданами Франции, двое — гражданами Бельгии. Так что мысль о том, что терроризм в Европу импортируется с мигрантами, соблазнительная (особенно для правых радикалов, позиции которых в Европе усиливаются буквально с каждым днем), но верная лишь отчасти: террористов, которые сегодня убивают в Европе, сама Европа и вырастила. Да, все они были радикальными исламистами, поклонниками и последователями ИГИЛ. Но почему они ими стали? Есть ли в этом вина самой Европы? Увы, есть. И это та суровая правда, от которой хочется спрятаться и знать которую категорически не хочется. Но если надеешься победить терроризм (а европейцы надеются, хотя не уверены, что это возможно), то очень важно именно это: смотреть неприятной правде в глаза и честно отвечать на неудобные вопросы.
Все ли сделала Франция для того, чтобы предотвратить нынешние теракты? Ведь они были не первыми: вспомните, как в январе «весь цивилизованный мир», взявшись за руки, прошел по улицам Парижа, скандируя «я — Шарли». После того теракта, казалось парижанам, французам, да и всем европейцам, власти сделали выводы, ведь, напомню, террористы полиции были известны. Нынешние тоже знакомы: неоднократно задерживались, даже, было дело, сидели. Что, увы, не помешало им совершить теракты. Может быть, потому, что внутреннюю угрозу отследить куда сложнее, чем внешнюю? А признать ее внутренней еще сложнее? Осознать тот факт, что французов убивают французы?
Франция пережила (вернее, продолжает переживать) тяжелый шок, который многие сравнивают с тем, который пережили Соединенные Штаты 11 сентября 2001 года и Мадрид 11 марта 2004 года (взрывы в поездах). Как показывает история, реакция на шок зачастую оказывается диаметрально противоположной: после «своих» терактов США начали войну сначала в Афганистане, а потом в Ираке, а Испания после «своих» войска из Ирака вывела. Франция, похоже, идет по американскому сценарию, усиливая бомбардировки в Сирии. Правда, на фоне этого в Мали, бывшей французской колонии, в которой совсем недавно французские же войска проводили военную операцию, случилась еще одна трагедия с гибелью мирных людей. Почему? Я (и, уверена, многие из вас) задаются этим вопросом: почему это стало возможным? И если оставить в стороне Мали (хотя сделать это трудно, уж слишком заметен там французский след), то террористические акты в Европе указывают на то, что и причины искать надо в Европе. А не только в Сирии и не только в ИГИЛ — это было бы слишком просто.
Поскольку французское законодательство запрещает задавать вопросы о вероисповедании при проведении переписи населения, точных цифр о том, сколько в стране мусульман, нет. Специалисты предполагают, что они составляют около 7,5% населения. Недавно я была в Вене, и там мне говорили, что ислам — вторая по численности религия в стране. Не сомневаюсь, что и во Франции (и не только в ней) картина такая же. Большинство местных мусульман — североафриканского происхождения. Этот факт возвращает нас в историю Франции и ее африканских колоний, в первую очередь Алжира. В тяжелом процессе обретения им независимости (1954 — 1962) между французами и алжирцами возникла настоящая ненависть, которую многие алжирцы привезли с собой в Европу. После Второй мировой войны Франции нужны были дешевые рабочие руки — ими как раз и оказались алжирцы. Точно так же (в качестве дешевой рабочей силы) в Германию после войны пришли турки. Но тогда предполагалось, что они, заработав на стройках, вернутся обратно в Турцию, а потому никто в Германии не задумывался о необходимости их интеграции в немецкое общество (к тому же у страны тогда была масса других проблем).
Но вернемся во Францию. Анклавы, образовавшиеся вокруг крупных индустриальных центров — Париж, Лион, Марсель, — со временем превратились в бедные и обозленные гетто, и было только вопросом времени, когда эти гетто породят террористов, которые повернут оружие против своей родины (потому что для большинства из них Франция — родина, другой они не знают). И вот это время пришло.
Как пришло время района Моленбек в Брюсселе, в котором, признаются полицейские, только за последние пару лет было спланировано как минимум пять крупных атак (включая нападение на редакцию «Шарли Эбдо», расстрел в Еврейском музее и нападение в поезде Амстердам — Париж) и десяток мелких. А еще полицейские признаются в том, что в Моленбеке это делать проще, чем в каком–либо другом месте Европы (обратите внимание: не Бельгии, а всей Европы), потому что сами полицейские этот район предпочитают обходить стороной: уж слишком сильна там теневая экономика, процветают наркоторговля и даже продажа оружия. Я в недоумении: разве полиция не для того была создана, чтобы именно с этими преступлениями бороться? Возможно, не бельгийская...
Два года назад, когда я была в Брюсселе, белорусские дипломаты просили меня быть осторожной, гуляя по центру города: мол, очень много мелких преступлений. И тут же рассказали историю о том, как в одной из их машин разбили лобовое стекло только для того, чтобы украсть навигатор. И еще рассказывали истории о грабежах и попытках изнасилования прямо на улицах не слишком далеко от центра. Говорили, что полицию можно ждать часами и она не слишком эффективна. Сделали грустный вывод: Брюссель — не самое безопасное место в Европе. Сегодня многие эксперты говорят, что Бельгия вообще не самая эффективная страна, а некоторые идут еще дальше, называя ее «провалившимся государством». Граждан Бельгии среди иностранных джихадистов, воюющих сегодня в рядах ИГИЛ, больше всего (особенно если считать на душу не слишком большого бельгийского населения).
Правительство, не способное защитить своих граждан, редко выживает. В декабре во Франции на фоне роста рейтингов Марин Ле Пен и ее Национального фронта пройдут местные выборы. Для более умеренных правых всегда есть бывший, но уже не скрывающий амбиций стать и будущим президентом Николя Саркози и его партия. Это еще одно объяснение бешеной активности президента Франсуа Олланда, который обратился к парламенту с просьбой продлить режим чрезвычайного положения на три месяца, развернуть дополнительные полицейские силы в количестве 5.000 человек в течение ближайших двух лет и внести дополнения в Конституцию, чтобы расширить возможности слежки за гражданами. Так что в самое ближайшее время Франция станет самым что ни на есть полицейским государством. Впрочем, она не будет первой: например, в Великобритании одна камера наблюдения приходится на каждые 11 британцев. И что? Кого это остановило? Как рассказал нам всем Эдвард Сноуден, США уже давно следят за половиной планеты, многие правительства европейских стран делают то же самое в меньших масштабах (да и то лишь потому, что у них нет таких технических возможностей). Вопрос в том, как различить среди всего этого шума в эфире те сведения, которые помогут предотвратить теракт. Ведь постоянно всплывает информация о том, что сигналы о готовящихся терактах (иногда очень точные сигналы) были. Но те люди, которые должны были их услышать и принять меры, не услышали и не приняли. Тогда зачем? Полезнее всего эта информация оказывается после атак — вы ведь тоже удивлены тем, как быстро и эффективно работала французская полиция! Ею можно было бы по–настоящему гордиться, но все это было после. После того как погибли 130 человек.
sbchina@mail.ru
Советская Белоруссия № 229 (24859). Четверг, 26 ноября 2015
