Емельян Бобков из деревни Хальч собирает и реставрирует старые гармоники

Есть люди, саму встречу с которыми воспринимаешь как подарок судьбы, — настолько они светлы и необычны. В деревне Хальч Ветковского района нам показали дом Емельяна Бобкова. «Его все здесь знают!» — махнула рукой местная жительница, указывая дорогу. Емельян Аврамович собирает выброшенные на свалку гармоники и восстанавливает их, в его коллекции не один десяток спасенных инструментов.


— Нахожу их, вычищаю, голосов нет — так голоса выпиливаю, настраиваю — и они играют... Это вот любительская гармонь кустарной работы. А сколько ей годов и откуда она, неизвестно. В Неглюбке вот рушники ткали, и там же хорошие гармошки делали! Был мастер Приходько, были Мельниковы — гармонисты...

Меха у гармони потертые, в прорехах, однако звучит она в руках Емельяна Аврамовича звонко и заливисто. На корпусе — сделанная неизвестным мастером инкрустация: цветы, листочки, сердечко, изящная женская головка в профиль... Отдельно на левом полукорпусе среди порхающих бабочек набрано имя «Ваня»: когда–то давно умелец–кустарь сочинял инструмент на заказ. А того веселого хлопца–гармониста, который заказывал двухрядную хромку, скорее всего, и в живых уж нет — иначе не оказалась бы его любимая подруга на помойке вместе с ненужным старьем.

Говорила мужику,

Что я хлеба не пеку!

Еще буду говорить,

Чтобы ести не варить!

Пальцы Емельяна Аврамовича бегают по клавишам, может быть, не так бодро, как в молодые годы, но уверенно. Из деревенского гармониста одна за одной сыплются частушки, все — еще времен его юности.

Гармошка помогла добыть победу в Великой Отечественной войне, с глубоким убеждением говорит Емельян Аврамович: «Выходят из боя — один контуженный, другой крепко раненый, третий плачет по детям, по женке, а взял гармонист, заиграл — и легче», — и чтоб показать, как именно становится на душе светлее и радостнее, тут же отхватывает бодрую плясовую. Впрочем, нам ли, не знавшим войны, сомневаться, когда сам Александр Твардовский посвятил гармонике целую главу своего «Василия Теркина»? Да и архивные документы напоминают: только летом 1941 года на фронт для поднятия боевого духа было отправлено 12 тысяч гармоней, а осенью — уже более 60 тысяч...

81–летний Емельян Бобков сам ребенком хлебнул военного лиха и житья под немцами:

— Самое страшное — это голод... Когда немцы нас из деревни выгнали, зима была, есть нечего. Деревня–то наша вся была спалена, только 15 домов осталось полуразбитых... Говорят, что Бога нет, — есть Бог! Не дал народу погибнуть. В ноябре 1943–го мороз ударил, земля замерзла, снег выпал сантиметров 30, а бульба была не выкопана. И старики, старушки ходили на поле, откапывали, кто чем мог. Она не замерзла, но была сладкая. Так мы матку просили: «Мам, мы есть хотим, дай хоть бульбинку...» К теплушке приложишь то одним боком, то другим, чтоб испеклась. И не то что ее взял да съел, а смокчешь, как конфету!.. Кабы не эта бульба, вымерли бы мы все.

Но и в голодное время сердце человеческое тянется к прекрасному. Емельян Аврамович вспоминает, как мальчишкой после войны просил у отца купить гармонику — и сколько раз строгий родитель и ремнем сек, и таскал его за вихры: беда кругом, людям есть нечего, а сын о гармошке мечтает! Ну не глупость ли? Ведь хорошая гармонь, вышедшая из–под рук народного умельца, стоила немалых денег. На первый инструмент будущий гармонист зарабатывал сам: накопленные 600 рублей казались ему огромной суммой, а хватило их только купить старенькую гармошку на рынке. До сегодняшних дней эта, самая первая у Емельяна Бобкова гармоника, увы, не дожила.

Емельян Аврамович — музыкант–самоучка, как все деревенские гармонисты. Когда только начинал свою дружбу с гармошкой, то, чтобы не мешать родным, забирался в подпол и сидел там по несколько часов, осваивая лады. Зато научившийся играть гармонист и вправду был первым парнем на деревне: даже если бы какая–нибудь местная красотка и отказалась с ним гулять, подружки ее уговорили бы все равно, лишь бы только парень поиграл.

— Был у нас гармонист Стефан Дербеев, с детства слепой, — вспоминает Емельян Аврамович. — Ему девочки платили рубль, чтоб играл в воскресенье, и на самотяжках из леса привозили ему дровишек, чтоб он отапливал свою хатку. А я еще мальчишкой слушал, как другие играют, да думал: может, я бы и лучше сыграл!


У гармоник разные голоса, как и у людей, но звучание кустарных поделок, сделанных мастерами, куда сочнее, чем у фабричной продукции. Хоть и ярче блестит пластмассовый корпус и смотрелся, наверное, когда–то богаче скромного и темного деревянного, а голосок–то у такой гармошки и высоковат, и чуть визглив — не сравнить с ладными работами деревенских ремесленников, у которых тебе и инкрустация, и резные планочки! Но и заводским типовым экземплярам находится место на полках коллекционера. Тут тебе и шуйская гармонь «Ромашка», и изделия фабрики в Молодечно...

Эх, где мои семнадцать лет,

Где мои припевочки?

Где моя краса поделась,

Дорогие девочки?

Хвалится хозяин то одним, то другим инструментом в своей коллекции, наигрывая простые, но задорные мелодии. Тут и вспоминаешь, что твой собственный запас частушек, перенятый у бабушки, тоже немаленький и что на свадьбу дяди, маминого младшего брата, когда–то звали неприметного и уже пожилого мужичка с хромкой–«северянкой», который играл «На сопках Маньчжурии» и «Амурские волны,» — а когда уставал, то его сменял катушечный магнитофон.

Много ли толку в дедовых и прадедовых гармониках нынешним городским наследникам, помешавшимся на компьютерных игрушках и айфонах? Вот и подбирает Емельян Бобков безжалостно выброшенные останки старых инструментов, чтобы подлатать, подправить и вернуть их к жизни. Сам ладит деревянные планки, вырезая лиственный узор не хуже прежних кустарей, сам добавляет недостающие клавиши и кнопочки. Сетует только, что дать точную настройку ему сейчас сложновато — все–таки возраст, и слух уже не тот...

— Как это так — гармошку взять и выкинуть? Батька играл или дед, а я выбросил? Разве ж она много места занимает? Она ж украшает, это же красота! — сокрушается деревенский мастер, показывая последнюю находку — старый, потрепанный, еще не обихоженный инструмент. Да что там, остатки инструмента, к которым и не знаешь, как подступиться, если ты не привык работать руками, а умеешь только покупать готовое в магазине. — А почему от бабки фартушок не сохранился, лаптики, рубашки льняные? Только в музеях теперь и видим все это, а дома–то? Вы так и напишите: гармошку спасать надо. Гармонь — это пища для души человека!