Воспоминания о первом премьере белорусского балета - Семене Дречине

Увертюра к бессмертию

Когда Семен Дречин появлялся на сцене в образе Гирея, зал буквально завывал от восторга, заглушая аплодисментами воинственные фанфары и литавры... Увы, ни «Бахчисарайского фонтана», ни других спектаклей с участием первого премьера белорусского балета на кинопленке не сохранилось. Судить о его таланте можно лишь со слов теперь уже немногочисленных поклонников, а они утверждают, что все было именно так. Впрочем, остались еще записи воспоминаний Галины Улановой, с которой он когда–то танцевал. Легендарная балерина отмечала, что Гирея Дречина она боялась по–настоящему — никто из других исполнителей не вызывал у нее такого трепета... Безусловно, он был очень ярким, особенным, талантливым и сильным — только такие и становятся первыми. А он был первым во всех смыслах. До Семена Дречина понятия «премьер» в белорусском балете не существовало (как и самого балета, впрочем), он же стал нашим первым балетмейстером, первым балетным педагогом... «Соловей», первый национальный балетный спектакль, премьера которого состоялась ровно 75 лет назад (событие приурочили к очередной годовщине Октябрьской революции), также появился во многом благодаря его энергии. Дречин–Сымон объехал тогда не один десяток деревень, стремясь как можно точнее воссоздать на сцене экспрессию народного танца (и был награжден за этот спектакль орденом «Знак Почета»). К слову, любовь к народному танцу он сохранил на всю жизнь. А театр, воплотивший на своей сцене балет по известной повести Змитрока Бядули, получил за «Соловья» орден Ленина и право называться Государственным Большим театром оперы и балета.


Начиналось же все с единственной комнаты в кирпичном доме на улице Кирова, звучно именовавшейся студией оперы и балета под руководством Ильи Гитгарца. Там на считанных квадратных метрах будущие звезды сцены разучивали свои первые арии и репетировали балетные па, занимался хор, шились костюмы, создавались и хранились декорации к спектаклям... Когда порог этой комнаты переступил босой Семен Дречин, это никого не смутило — вопросы материальные студийцев занимали меньше всего (хотя общими усилиями для него сразу разыскали калоши, обвязанные веревкой). Да и публика была под стать. Скажем, премьера первого балетного спектакля, созданного студийцами (это был весьма популярный в те годы «Красный мак» на музыку Глиэра), затянулась до глубокой ночи. К 4 часам утра зрителям показали только три акта — костюмы и декорации актеры доделывали на ходу, в перерывах, причем каждый умудрился появиться на сцене в нескольких ролях. Но артистов готовы были ждать часами. Роптать публика начала только на рассвете, когда ей предложили досмотреть финал спектакля в другой день — танцоры уже буквально валились с ног... Впрочем, к тому времени студии больше не существовало. В 1933–м это был уже Государственный театр оперы и балета, возникший всего через два с половиной года после образования студийной труппы.


— Минск тогда просто болел театром, — замечает Лилия Дречина, вдова артиста. — И любовь эта выросла не на пустом месте. Еще со времен царской России все западные гастролеры непременно останавливались здесь. Не было знаменитости, о ком искушенная минская публика не имела бы своего мнения... Как вспоминал Семен Владимирович, тяга к искусству у молодежи тут была колоссальная. И вот представьте: появляется свой, белорусский балет, своя опера!


Безусловно, публика сыграла далеко не последнюю роль в том, что профессиональный театр оперы и балета появился в Минске в рекордные сроки. Ради таких зрителей актеры были готовы на многое. Сохранилось расписание репетиций «Соловья»: с 9.00 до 24 .00, всего с двумя перерывами на отдых — с 16.00 до 16.30 и с 21.00 до 22.00... Подобная самоотверженность не могла не принести результата. Вскоре в Минск потянулись признанные режиссеры, хореографы, театральные художники...


Свои первые танцевальные номера Дречин начал ставить уже тогда. В качестве балетмейстера он потом и прославился во многих городах Советского Союза, а позже возглавил Государственный ансамбль танца Беларуси и переведенный из Бобруйска в Минск театр музкомедии. При этом почти везде сам разрабатывал сценографию спектаклей, создавал костюмы и даже гримировал артистов — говорят, это получалось у него исключительно. Отдыхать себе не позволял. Между постановками сочинял «в стол»: придумывал либретто новых спектаклей, готовил новые хореографические номера... Предполагал ли, что значительная часть его творчества не дойдет до публики?


Рок


— Порой мне казалось, будто он стремится прожить несколько жизней. Дожить за всех — отца, мать, братьев...


Родители Семена Владимировича были музыкантами. Поженились они очень рано, но в 1920 году отец умер от туберкулеза. Через несколько лет мать вышла замуж за польского репатрианта, имевшего несчастье окончить Оксфордский университет. Когда начались поиски врагов и шпионов, это ему припомнили. Скромного советского бухгалтера (кем еще он мог работать в те годы со своим образованием?) арестовали поздно вечером. Мать Семена Владимировича служила тапершей. В кинотеатрах только что закончились последние сеансы, она возвращалась домой к младшим сыновьям (старшего накануне призвали на военную службу) и прямо у дверей застала сцену ареста. Тогда она видела мужа в последний раз. Все наши позднейшие попытки узнать о нем хоть что–то ни к чему не привели...


После того ареста мать начала страшно болеть. В 1940 году Семен Владимирович отвез ее в Ленинград, в больницу. Там она и умерла... «Не представляешь, сколько долгов списала война», — говорил он мне потом. Никаких сбережений у него давно не было, все, что удавалось заработать, тратилось на лечение матери, тем не менее братья остались с ним. А вскоре лечение потребовалось уже ему самому — образовалась язва желудка, и сразу после завершения сезона 1941 года Семен Владимирович уехал в Кисловодск, пристроив братьев на дачу к друзьям. Увидеть их снова уже не смог — поезд, в котором он возвращался в Минск, дальше Смоленска не пустили. Началась война...


Огонь


Из–за болезни на фронт его не взяли. Решением Минкультуры СССР Семен Дречин попал в труппу Большого театра. Но как только Минск освободили, поспешил вернуться. Хотя его братьев давно не было в живых — как и другие минские евреи, они сразу попали в гетто. Но он до последнего надеялся на чудо...


Когда братьев забрали, нашлись такие, кто не побрезговал присвоить себе их мебель. Семен Владимирович вспоминал, как, увидев в одном из домов стол, за которым мальчишки готовили уроки, впервые в жизни потерял над собой контроль. Схватил все, что когда–то принадлежало его семье, вытащил на берег Свислочи и поджег... Говорил, после того как все сгорело, стало легче. Но в его глазах я видела другое. До конца своих дней он ничем не мог заглушить эту боль.


Случайность


Познакомились мы случайно. Так же, как и многие другие девчонки, я бегала в театр, так же, как и многие, была, пожалуй, в него влюблена. Но все наше общение ограничивалось обменом книгами. И вдруг он предлагает: уезжаю, мол, на гастроли, не поживете ли в моей квартире? Это было очень кстати — я только что окончила университет, права на общежитие у меня больше не было, зато оставался недолеченный с войны туберкулез, нужно было продолжать процедуры, искать работу... Возможно, поначалу его предложение было продиктовано одним лишь состраданием. Вернулся — и снова уехал на гастроли. А я осталась... Как оказалось, навсегда.


Многоточие


В партию он так и не вступил. Хотя на него очень давили — в конце концов, именно это стало причиной, почему он ушел из театра, где работал уже как балетмейстер. Но поступить иначе не мог после всего, что случилось с его семьей... Тогда же он познакомился с художником Евгением Лысиком, которого травили за «формализм». Вот где были по–настоящему родственные души. Большую часть своих спектаклей Семен Владимирович поставил в сотрудничестве с Евгением Никитичем. Во Львове, Саратове, Кишиневе и многих других городах они работали вместе.


Продолжилось их сотрудничество и в Минске. В 70–е годы членство в партии уже не имело такого решающего значения, и Дречину предложили заняться Государственным ансамблем танца... Но душа его по–прежнему принадлежала балету. Незадолго до смерти он создал детскую балетную студию, провели первый набор, либретто первого спектакля — «Чиполлино» — уже было написано, но увы... Нереализованных идей осталось много. Уверена, для немалого числа современных балетмейстеров тетради Семена Владимировича могли бы стать открытием. Сейчас они хранятся в Белорусском архиве–музее литературы и искусства. Возможно, у этой истории еще будет продолжение...

zavadskaja@sb.by


Советская Белоруссия №205 (24586). Суббота, 25 октября 2014.

Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter