28 января на сцене Белгосфилармонии состоится большой гала-концерт оперных звезд в честь юбилея народного артиста Беларуси Зиновия Бабия

Если бы Зиновий Бабий смог пройти стажировку в Италии, возможно, его жизнь не оборвалась бы так рано. Многие из его поклонников в этом убеждены... Сегодняшнюю премьеру «Паяцев» Национальный академический театр оперы и балета посвятил 80–летию артиста, голос которого был способен перекрыть грохот литавр и шквал аплодисментов, певца, чье имя широкому кругу поклонников бельканто теперь уже практически неизвестно... «Оперный солист, как хорошее вино, созревает к 50 годам», — говорят знатоки. Бабий не дожил до этого возраста, однако его репутация одного из величайших теноров ХХ века была бесспорна. Но найти качественные записи этого грандиозного голоса не так просто — 4 диска–гиганта, выпущенные «Мелодией» более 30 лет назад, остались последним осязаемым свидетельством популярности белорусского тенора. Ну и еще несколько телевизионных сюжетов — сейчас их можно найти на YouTubе...

В среду на сцене Белгосфилармонии — большой гала–концерт оперных звезд в честь юбилея народного артиста Беларуси Зиновия Бабия. И презентация двойного диска, изданного по инициативе его брата Владимира Бабия. На диске — лучшие оперные арии и коллекция неаполитанских песен в исполнении певца, которого миру еще предстоит открыть заново...

— Сотрудники Министерства культуры СССР позже рассказывали мне, сколько заявок приходило на Зиновия из Лондона, Буэнос–Айреса... Он об этом даже не догадывался — все тут же пряталось под сукно, — вспоминает Владимир Иосифович. — Конечно, боялись, что может не вернуться. Но это было исключено. Помню, брат рассказывал, как во время гастролей в Канаде его подловили на прогулке у Ниагарского водопада, предлагали все что угодно, только чтобы убедить остаться. Но дома — жена, сын, родители... Предать их, изменив Родине? Нет, исключено.

«Пиковая дама» П.Чайковского. Зиновий Бабий — Герман,
Тамара Милашкина — Лиза

Иван Козловский в своих интервью не раз называл его государственной ценностью и достоянием Советского Союза, причем такую лестную оценку прославленный тенор дал Зиновию Бабию еще тогда, когда тот был совсем мальчишкой, но уже выступал на сцене киевской оперы — ни возраст, ни отсутствие вокального образования не помешали... Он так и остался самоучкой и за всю жизнь не научился беречь себя, растрачивая свой талант по максимуму каждый раз, когда появлялся перед публикой (за один спектакль, откровенничает брат, терял не менее 3 — 4 килограммов)...

Впрочем, не многим из выдающихся теноров была отмерена долгая жизнь — Леонид Собинов, Хендрик Крумм, Энрико Карузо, Марио Ланца и еще добрый десяток имен могут составить поистине мистический список. Хотя тут ничего мистического — как раз оперным тенорам приходится выдерживать максимальные, часто непосильные нагрузки на голосовой аппарат, а у Зиновия Бабия было еще и больное сердце, которое он щадил ничуть не больше, чем свой редкий голос. По всему Советскому Союзу найдутся коллеги, которым он помог, которых защитил, отстоял, — желание публики видеть и слышать Бабия было настолько велико, что руководство любого театра вынуждено было считаться с его мнением. Конечно, в высоких кабинетах это не добавляло ему популярности — о стажировке в «Ла Скала» оставалось только мечтать, как и о звании народного артиста СССР, о котором Машеров лично хлопотал для артиста. Причем дважды. Бабий только отшучивался: «Зачем мне звание, когда есть имя?»

Вот это — его имя — и было, пожалуй, важнее всего. Когда вслед за Зиновием Бабием классическим певцом решил стать его младший брат, можно было не сомневаться: еще один Бабий на сцене не затеряется.

— Я пел всегда, сколько себя помню, но при Зиновии не решался, ведь он был уже знаменитостью, — улыбается солист Белгосфилармонии Владимир Бабий. — Однажды он таки услышал, что у меня «есть голос». И отвел к своему педагогу, у которого учился во Львовском музучилище... Позже стал заниматься со мной сам, однако продолжаться долго это не могло — он страшно заводился, взрывался, требуя, чтобы я «звучал» не хуже его. В конце концов Стелла, жена Зиновия, решила прекратить наши занятия...

«Бальзам на мое резаное сердце», — скажет Зиновий Бабий о пении брата годы спустя. Ему самому оставалось петь уже недолго...

— Разница в возрасте у нас с братом — 16 с половиной лет... Дети, которые появились у наших родителей после Зиновия, умерли еще малышами. А Зиновий окончил семилетку и поступил в техникум советской торговли. В родную деревню он теперь приезжал раз в неделю и в один из особенно лютых зимних дней так долго ждал поезда, что заработал двустороннее воспаление легких. Весь почернел, рассказывали родители, боялись, что не выживет. В отчаянии решили завести еще одного ребенка... Но почти чудом им удалось найти антибиотики и спасти Зиновия. Даже врачи тогда не обратили внимания на то, что после болезни у него развился ревмокардит. А у родителей были уже новые заботы — родился я...

В техникум он больше не вернулся. Устроился на работу в одну из ремонтных контор во Львове. И поселился у родного дяди, за стеной квартиры которого жил бандурист. Услышав пение Зиновия, тот продал ему бандуру, научил играть. И когда с этой бандурой брат поступил в музыкальное училище, пел он басом. Тенора в нем распознали уже педагоги училища...

От нашей родной деревни до Львова — 20 километров. И вот эти 20 километров отец, Иосиф Гаврилович Бабий, преодолевал пешком, чтобы попасть на спектакли Львовского театра... Где–то к концу войны он купил патефон и пластинки — Шаляпин, Карузо, Руффо... Фактически тогда Зиновий и начал учиться пению, подпевая этим пластинкам. Рассказывали, когда мальчишкой он пас коров, сбегались все, кто его слышал: голос Зиновия сильно походил на роскошный голос местного священника, который прихожане очень ценили. Кстати, в церковном хоре пел и наш отец...

Поступать в консерваторию брату посоветовал маршал Конев — после того как услышал его на одном из концертов Ансамбля песни и пляски Прикарпатского военного округа. По распоряжению Конева брат получил досрочное увольнение из армии, приехал в Москву — и наткнулся на запертую дверь консерватории. Как оказалось, по случаю Всемирного фестиваля студентов вступительные экзамены там провели накануне. И Зиновий поехал в Киев. К солисту киевской оперы Сергею Давыдовичу Козаку, с которым познакомился во время гастролей армейского ансамбля в Киеве, — посоветоваться. В итоге в 22 года его взяли солистом Киевского театра имени Шевченко...

Через два года он стал солистом львовской оперы — и конкурентов уже не было. Но когда в 1961 году поехал в Болгарию на Первый международный конкурс молодых певцов, успешно выдержал только первый тур. Как оказалось, от Советского Союза в жюри была та самая завкафедрой Киевской консерватории, из–за конфликта с которой он эту консерваторию и оставил, проучившись там совсем недолго. Однако сразу после конкурса брата пригласили в Варну — спеть партию Радамеса в «Аиде». На одной сцене с итальянской примадонной Еленой Николаи, которая исполняла Амнерис. Узнав, что ей предстоит петь с мальчишкой из Советского Союза, не дошедшим даже до финала вокального конкурса, солистка «Ла Скала» не пришла на репетицию. Но стоило ей только услышать Зиновия... На память о том спектакле у него осталась фотография с надписью «Лучшему Радамесу — Елена Николаи».

Незадолго до его гастролей в Минске главным режиссером и худруком нашего оперного театра стал Дмитрий Смолич, сын не менее выдающегося оперного режиссера Николая Смолича. Как оказалось, он давно мечтал поставить «Отелло», но никак не мог найти подходящего исполнителя главной роли. И тут встретил Зиновия...

Прощаясь с львовской публикой, в один вечер брат спел сразу три партии — Туридду в «Сельской чести», Канио в «Паяцах» и пролог из той же оперы Леонкавалло. «Паяцы» и «Сельская честь» часто идут в театрах в один вечер, но главные мужские партии там исполняют, как правило, разные солисты. Пролог написан и вовсе для баритона. Словом, билетов для всех желающих услышать это не хватило, на театральную площадь выставили динамики, и голос Зиновия перекрывал уже не только оркестр, но и уличный шум.

Когда зашла речь о необходимости операции на сердце, он сказал: «Если после этого я смогу петь — согласен. Если нет — мне это не нужно». «Конечно, будете», — заверили врачи. Но от жены не стали скрывать правду: дай бог, чтобы выжил... Из театра он к тому времени уже ушел, работал в филармонии — выдерживать нагрузки спектаклей сердце не позволяло. Однако после операции еще вышел на оперную сцену — спел «Сельскую честь». Приехали хирурги, которые его оперировали. Как они рассказывали потом, сидели в зале ни живы ни мертвы. Безусловно, и он знал о риске, но... Могла ли идти речь о риске, когда жизнь без песни ему была не нужна?

zavadskaya@sb.by

Советская Белоруссия № 14 (24644). Суббота, 24 января 2015