Создатель музыкальной капеллы "Сонорус" Алексей Шут - в воспоминаниях семьи

Музыкальная капелла «Сонорус» открыла свой юбилейный, 25–й сезон. Что означает это звучное слово (а с латыни sonorus переводится именно так — «звонкий», «шумный»), знают, может быть, не все, но слышал точно каждый. Сегодняшним вечером на сцене Молодежного театра эстрады «Сонорус» готовит деликатесное попурри из оперетт белорусских композиторов, на следующей неделе с музыкальной сказкой опять же белорусских авторов приедет в Солигорск и Столбцы. Вот уже третье десятилетие капеллу провожают овациями в небольших райцентрах и европейских столицах, аплодируя их голосам и белорусской музыке, исторической и современной. Хотя четверть века назад сделать здесь главную ставку на своих композиторов мог если не безумец, то человек крайне самонадеянный или же безнадежный идеалист. Тем более когда в активе — совсем свежий, никому еще не известный камерный хор с голосами, только вчера звучавшими в стенах музыкальных училищ.

На большую сцену академические белорусские ноты тогда пробивались крайне редко, даже в Союзе композиторов раздобыть их было невозможно — разве что в столах самих авторов, куда они и складывали пухнущие стопки своих творений. Композиторы–то никуда не исчезали, вдохновенно творили, работали, ждали. И дождались. На европейскую сцену Алексей Шут вышел с хором, исполняющим уже не народную, а профессиональную белорусскую музыку.


— Это была вовсе не авантюра, а совершенно трезвый, взвешенный расчет, — возражает музыковед Надежда Шут, долгие годы не только жена, но и коллега создателя «Соноруса». — Нашу современную музыку в те годы практически никто не знал, это могло считаться большим минусом и вроде бы создавало определенный риск. Но такая ситуация была и большим плюсом — любая интерпретация сразу же становилась эталоном. И потом когда на сцене столько юных лиц и такие же чистые и свежие эмоции... Многие потом говорили: мол, Шут придумывает невероятные вещи, хотя все и всегда лежало на поверхности.

Успех своих коллективов Алексей Шут действительно просчитывал математически, на бумаге и с калькулятором. Убеждал чиновников и начальников не только горящими глазами, но и цифрами. Составлял фактически бизнес–план. Даже когда руководил хоровой группой в детском ансамбле «Комарики» из Новополоцка. И позже, в борисовском образцовом хоре «Ровесники», и когда решил перевезти свой будущий «Сонорус» из Молодечно в Минск, не опасаясь, что коллектив развалится. Так и вышло. Тогда многие решились сменить прописку вместе с ним, отправившись, без преувеличения, «за запахом тайги». Кроме уверенности Шута в успехе новой затеи, никаких гарантий ведь не было.

— Мне всегда было сложно ответить на вопрос, в каком городе я родилась, — признается его старшая дочь Ульяна. — Мы везде очень скоро становились «своими», но когда он понимал, что на очередном этапе своей жизни сделал все, что мог, развиваться дальше некуда, появлялась новая идея, а вслед за ней и новый город. Вопроса, надо ли опять начинать все с чистого листа, ни у кого из нашей семьи даже не возникало. Конечно, надо!

— Своим невероятным обаянием и азартом Алексей Александрович мог убедить кого угодно и в чем угодно, — добавляет Надежда Васильевна. — Все, что он делал в жизни, шло под девизом «завоевать». Пожалуй, единственным, что не поддавалось этому напору, являлась погода. Но на нее можно было не обращать внимания.

Бензин

— Наш коллектив уже назывался Минским областным камерным хором, из столицы к нам приезжали композиторы и солисты, Мдивани написал специально для нас свою 7–ю симфонию «Северные цветы», но это был все еще хор из Молодечно, который пока нигде не гастролировал, — вспоминает Надежда Шут. — И тут из газетной заметки узнаем, что в Могилеве открывается первый международный фестиваль духовной музыки «Магутны Божа»... Впервые мы выступали на профессиональной сцене среди равных. И победили. Хотя Гран–при достался не нам и с самого начала все складывалось совсем не в нашу пользу.

К своему первому выступлению мы едва не опоздали: ночью из автобуса, на котором хор приехал в Могилев, слили весь бензин — это же были первые годы тех самых 1990–х, которые потом назвали лихими. Под проливным дождем дотолкали автобус до заправки, успели, выступили. Пообедали в местной столовой и... отравился весь хор! Что делает Алексей Александрович? Убеждает завоевать публику! Никому и в голову не пришло пожаловаться кому–либо. Назавтра после концерта обессиленные хористы буквально выползают из автобуса к общежитию, в котором поселились, в руках у каждого — по две бутылки минеральной воды. А в то время ее наливали в очень характерную пол–литровую тару — издали легко можно было спутать градус напитка. И навстречу — ксендз, один из членов жюри. Вскидывает брови... Недоразумение разрешилось, конечно, быстро, и нашу самоотверженность оценили. Не важно, что главную награду увез другой хор, но после финального концерта к нам подошел все тот же ксендз и предложил поездку в Краков, на международный фестиваль современной духовной музыки «Сакрасонг».

Ключи

Когда нас услышали в Польше, Алексея Александровича тут же загрузили работой. Не проходило и дня, чтобы нам не приносили партитуры польских и других авторов с просьбой украсить голосами хора очередной концерт или событие. Новые ноты мы переписывали еще до завтрака. И те музыкальные эксперименты, которые практикуют на серьезных сценах уже повсеместно, слышали и исполняли еще 20 лет назад.

Заключительный концерт фестиваля состоялся в главном соборе Кракова. Почти сутки двери в катедру не закрывались — никогда раньше я не видела столько людей в одном месте. Наш концертмейстер Сергей Кудрин впервые в жизни играл на органе. А после концерта, который завершился чуть ли не заполночь, случайно забрал ключи от органа с собой. Всю ночь мы переживали, что о нас могут подумать... «Положите их вон туда», — наши оправдания по поводу инцидента с ключами были встречены почти равнодушно. И вдруг — жаркая вспышка эмоций: «Какой же концерт был у вас вчера!»

Фабрика

— В музыкальную школу я отвела Алика, когда ему еще не исполнилось шести, — рассказывает мать Алексея Шута Лариса Степановна. — Там он сразу выбрал скрипку, видимо, потому, что не раз видел, как играет дедушка, хотя профессиональным музыкантом мой папа не был. Но музыка в нашей семье звучала всегда, и на семейных праздниках мы обычно пели на 3, 4 голоса. Однако, окончив музыкальную школу, Алик заявил, что пойдет на завод. В то время я работала заведующей здравпунктом на мебельной фабрике, откуда он и решил начать свою рабочую карьеру. Я договорилась в отделе кадров, что его направят в самый тяжелый цех — рассчитывала, что одумается и вернется к музыке: уже тогда я не сомневалась, что никем другим он быть не сможет, только музыкантом. Продержался два года! А когда все же уговорила его подать документы в музыкальное училище, демонстративно отказался отвечать на все экзаменационные билеты, хотя его приняли бы с любыми оценками — первые овации Алик услышал еще учеником музыкальной школы, когда выступал на городских концертах. Но это был не его, а мой выбор — поступить в училище. Надавить на него было невозможно. И только когда все–таки не поступил, появились азарт, желание доказать и победить. Через год он учился уже на дирижерском отделении.

Таран

— Когда мы снова поехали выступать в Германию, наконец, решили купить немецкую машину, — вспоминает Надежда Шут. — Немец, помогавший устраивать гастроли, договорился с заводом, что нам продадут «Мерседес» старого образца, но с мощной современной «начинкой». Денег не было, однако друзья уговорили не упускать такой случай, помогли собрать нужную сумму. Возвращались через Польшу. А это были все те же 1990–е, и нас предупредили, что на границе могут дежурить бандиты. Автобус с хором быстро прошел все таможенные формальности, а мы задержались. И когда уже в полной темноте выехали на пустую дорогу, обнаружили, что за нами едет машина, водитель которой пытается нас подрезать. В конце концов, бандиты открывают окно, наводят пистолет. «Ульяна, ложись!» — командует Алексей дочке на переднем сиденье. И мы идем на таран... Надо сказать, что водитель он был великолепный. Пока сбитые с толку бандиты приходили в себя, мы выгадали время и догнали свой автобус.

Предел

— Жить на пределе эмоций для него было нормальным, — продолжает Лариса Степановна. — Но человеческое сердце не рассчитано на испытания, которые Алик себе устраивал. Проводить репетиции, не выписавшись из больницы, чтобы после концерта в День города на «скорой» снова вернуться на больничную койку — вот зачем это? «Мама, ну что ты, людям зарплата нужна», — оправдывался он на мои упреки. Зарплата, конечно, была важна. Но я видела, как он гаснет без сцены — вся его жизнь была там.