В музее Максима Богдановича прошел интересный вечер, посвященный матери Максима Марии Мякоте. Была она личностью тонкой, поэтической, писала рассказы. Мария Афанасьевна умерла, когда Максим был совсем маленьким, но образ матери вдохновлял его всю жизнь, представлялся идеалом женщины.
Приглашенные на вечер в музей поэтессы делились тем, как совмещали творчество и воспитание детей. Тема сложная. Творческая мама — явление непредсказуемое. Вспомнить фильм Бергмана о гениальной пианистке, чей талант погубил эгоизм дочерей... Или детей Марины Цветаевой, одна дочь которой умерла в детском доме от голода, а обожаемый сын, которого Цветаева нежно называла Мур, обращался с ней крайне непочтительно. Лев Гумилев был очень обижен на мать, Анну Ахматову.
Поэтический талант — не частная юридическая практика, в наследство не передашь. С другой стороны, поэзия требует предельной концентрации и отрешенности... Маленькие дети — тоже. Мама двоих детей, английская поэтесса Сильвия Плат, покончившая с собой, начинала писать в четыре утра и бросала, как только просыпались дети. Нередко доводится встречать дам, которые сетуют, что вот в молодости творили, а затем, когда стали мамами, пришлось бросить.
Впрочем, есть и те, кому дети не только не мешают, но и вдохновляют.
Беседа в музее получилась настолько интересной, что я включила диктофон... Так что послушайте отрывки из рассказов выступающих.
Раиса Боровикова: Я всегда разделяла семью и творчество. Дети и муж не всегда даже мои новые книги листали. Для них я была прежде всего мамой. Поэтесса Раиса Боровикова существовала в доме только за письменным столом. Дома я готовила, убирала... Правда, не всегда получалось. Например, что–то хорошо испечь. Дочке надо было на праздник в школу приносить домашнюю выпечку, и я делала шарлотку. Мне казалось, это вкусная шарлотка. Пока дочь не сказала: «Мама, ты ее больше не делай». Я ограждала своих детей от литературы. Дочь пошла по научному пути, преподает на кафедре компьютерных систем. Сын — программист. Иногда думаю: вот умру, а дети через неделю весь мой архив куда–то выбросят... Не будут знать, где что лежит. И я... очень рада. Литература — это моя страна, мой остров — для них недостижимый и огражденный. Получилось, как я и хотела: у каждого из детей свой путь, на котором они чего–то добились. Я не мечтала, чтобы они занимались литературой. Это очень трудное и неблагодарное занятие. Что касается продолжения творческой династии, надежды на внуков, у меня их трое. Один увидел мой портрет на обложке книги и так восхитился... Кому–то из них я, наверное, доверю свои архивы.
Татьяна Будович: Странно... Педагоги говорят, мы не хотим, чтобы наши дети были педагогами, альпинисты говорят — не хотим, чтобы были альпинистами... Писатели вот тоже: не хотим, чтобы наши дети были писателями. Но, не изведав горечи, не пройдя через депрессии, не испытаешь наслаждение полетом. И потому, может быть, родители боятся за детей и предпочитают, чтобы те вообще не летали. Но это не им решать, а детям. Мать Максима Богдановича Мария Афанасьевна по образованию была педагогом и в семье использовала систему немецкого педагога Фридриха Фребеля. В доме были изобретенные Фребелем шерстяные разноцветные шары на ниточках и другие умные игрушки, но дети их быстро ломали, и Мария Афанасьевна сама изобретала игры. Конечно, это поспособствовало тому, что Максим стал поэтом. И прятать от детей свою роль в литературе я не буду. Помню, однажды в детстве листала какую–то книжку и увидела портрет своей бабушки. Это была книга о партизанском движении, участницей которого она была. Для меня это стало чудом, увидеть бабушку, готовящую мне обеды, в книге... Это очень важно для ребенка.
Оксана Спрынчан: Я была бы счастлива, если бы дочь стала писателем, поэтом, музыкантом, художником — связала свою жизнь с творчеством. В принципе, в этом мире свобода есть только в творчестве. Я не могу мечтать о том, чтобы ребенок был программистом. И не скрываю от дочки, что я писательница. Наоборот, мне нравится, что с детства она в творческой среде: мама — писатель, отец — музыкант, дед — поэт, прадедушка был поэтом... Однажды дочка даже спросила: «Мама, а что, все люди писатели?» Кем бы Альжбета ни стала, но детство в такой среде поможет ей узнать гармонию мира. Я не любила игрушек, смотрю — и дочка не особенно играет с куклами. Зато мы с ней читаем, играем в рифмы, придумываем слова. А еще бросаемся «кленовыми снежками» — осенью скручиваем их из опавшей листвы, вечерами играем с фонариком: нужно успеть прыгнуть в светлый круг... Когда дочь родилась, первое ее слово было «мама!», второе «тата», третье — «дуда». Для дочки мы с мужем написали «Незвычайную энцыклапедыю беларускiх музычных iнструментаў», и это здорово, когда дети тебя вдохновляют. В прошлом году вышла книга «Таташ Яраш, мамана Аксана и дачэта Альжбэта» — истории про нашу семью. Я люблю семейное творчество. Дочь уже и сама сочиняет, я за ней записываю. Еще помню, когда Альжбету кусали пчелы или еще кто–то, ее могло успокоить только одно: если я начинала читать стихи, причем взрослые, из своей книги... Чтобы ребенок любил книгу, важен пример родителей, которые не смотрят в экран с утра до вечера. Мы даже убрали из дома телевизор.
Ольга Базылева: У меня трое маленьких детей. И нет, мои крылья не сложены в шкафу, и дети их не мнут. Будет ли кто–то из них ими пользоваться сам? Не знаю. Считаю, что дети сами по себе — большое счастье. Чувствую, что, став мамой, начала писать по–другому, как раньше не смогла бы. С другой стороны, конечно, нет возможности писать столько, сколько хотелось бы, уже меньше времени остается на поэзию. Не знаю, станут ли дети поэтами. Уверена, что писать стихи о маме очень трудно — потому что не хочется писать банально.
Людмила Хейдарова: Максим Богданович ни разу не упомянул в стихотворениях свою мать, не пожалел, что утратил ее. Но у него есть строка «Мiж чорных абразкоў прайшоўшага жыцця». Вся его жизнь была окрашена в черный цвет, в каждой девушке он видел утраченную мать. Рождение ребенка повлияло на меня еще до того, как он родился. Я была беременна, и нужно было сдавать экзамен. Но один преподаватель не принял мою контрольную, хотя я была отличницей, сказав, что в моем положении нужно дома сидеть, а не учиться. До родов оставался месяц, пересдавать не получалось. Я расплакалась и ушла. Кончилось тем, что за меня заступился весь курс и преподавателя уволили. От обиды на него я написала стихотворение. То, что женщина стала мамой, не должно расцениваться как какой–то ущерб ее профессиональным качествам.
Людмила Рублевская: И я не понимаю, как дети могут мешать самовыражаться. Мои с рождения попали в определенную среду: отец — поэт, мать — поэтесса. У меня была привычка, когда писала большие произведения, прежде чем записать главу, рассказывать ее детям во время прогулки. Так что мои первые романы сын и дочь прослушали... Теперь так не получается, у детей своя жизнь, чему я тоже очень рада. Потому что никогда не хотела, чтобы за мной носили шлейф — ни мои дети, ни чужие. Каждый должен быть самим собой. Любовь в семье — это эстафета. Если ты ее от кого–то принял — можешь передать дальше. Мои первые стихи записывала мама, когда я стала писать сама — зачитывала ей все, что сочиняла. А мешает в семье не творчество, а чувство собственной исключительности. Если ты считаешь себя гением, которому все обязаны создавать условия, ничего, кроме обиды на всех, не будет, и это отразится на детях. Мы с детьми много создавали вместе, придумывали праздники, делали спектакли с участием их друзей... Сегодня и сын, и дочь — художники. Потому что сами это выбрали. Искусственным образом тащить за собой детей в профессию — только во вред.
Вот такой получился разговор... Но, наверное, в каждой семье есть своя интересная история, как воспитать творческого человека и при этом развить собственный талант. Жду ваших отзывов!
Советская Белоруссия №245 (24626). Среда, 24 декабря 2014.
