Творческие люди ранимы и странны. Во всяком случае, такой у них имидж. Ну а уж творческая женщина — это вообще существо, в быт встраиваемое плохо.
И все же поэтессы живут и в обыденности. Хотя не всегда вы узнаете их в толпе. Известный фотограф Иван Бессер решил это исправить. Выставка «Адбiтак» в Литературном музее Петруся Бровки — четырнадцать черно–белых фотографий, портреты поэтесс, от классической Раисы Боровиковой до постмодернистской Анки Упалы. «На фотаздымках — жанчыны, якiя прызвычаiлiся раскрываць свой унутраны свет у вербальнай форме, i ў iх гэта паспяхова атрымлiваецца. Цяпер я хачу паказаць iх унутраны свет праз iх партрэты», — утверждает фотограф.
Каждая героиня или довольна тем, как ее увидел мастер, или не очень... Но когда поэтессы собрались в музее, разговор получился не о фотографиях, а о нашем женском и вечном... Как совмещать семейные ценности и творческое горение?
Есть ли стихи, которые могла бы написать только женщина?
Эксперт по гендерным проблемам Лина Казакова сразу заявила, что термин «женское письмо» не сводится к биологическому полу. Например, российский поэт Дмитрий Воденников, представитель «новой искренности», вполне воплотил завет феминистки Линор Горалик о «вписании своего тела в текст» и стал автором книги «Мужчины тоже могут имитировать оргазм».
Правда, Лина считает, что есть стихи, которые мужчина все же написать не может. Например, о страхе быть и не быть матерью. А еще в строках поэтесс все время слышатся сомнения, что от них что–то зависит и что их голос может быть услышан.
Впрочем, поэт любого пола противопоставляет себя профанному миру, бурши — филистерам. Участницы дискуссии наперебой стали вспоминать произведения, написанные мужчинами, в которых живописуются прелести ухода за младенцами и воспитания детей с точки зрения отца, например, книгу израильского писателя Керета «Семь тучных лет», стихотворение белорусского поэта Андрея Адамовича «Молоко»... Поэтесса Вера Бурлак заявила, что вопрос о «половой принадлежности стихотворения» несостоятельный: «Если какое–то стихотворение вообще мог написать еще кто–либо, поэту не нужно было его писать». У Веры проблема особая: у ее сына аутизм.
— Такого ребенка вместе с его семьей не везде хотят принимать. Вот, на мой взгляд, проблема, которая снимает все прочие конфликты. А конфликта между женским и мужским в творчестве на самом деле нет. Это как в притче, когда один у слона увидел хобот, а другой — хвост, и решили, что это разные создания. А стоит отойти — увидишь целое.
Стоит ли отказываться от публичности ради семьи?
Разумеется, «биология» проявляется в стихах. Поэтесса Мария Мартысевич недавно перевела сборник новозеландки Хинемааны Бейкер. Все стихи при ближайшем рассмотрении оказались историей о невозможности иметь ребенка. Пример грустного женского опыта в поэзии — Евгения Пфляумбаум. Она была женой поэта Максима Лужанина, в юности вместе входили в организацию «Маладняк». Тогда Евгения активно печаталась. А потом настала пора репрессий. Евгения Эргардовна поехала за мужем в Сибирь. Говорили, именно из–за того, что там простудилась, не могла иметь детей. Пфляумбаум посвятила свою жизнь успешному мужу. Даже когда делала переводы классики, подписывалась его фамилией. Следующие публикации стихов под ее именем появились только тогда, когда ей было восемьдесят, она тяжело болела, и Максим Лужанин решил наконец–то обнародовать произведения жены, чувствуя вину перед ней.
— Феномен ее поэзии в том, что она всегда писала в уверенности, что никто не прочитает, — рассуждает Мария Мартысевич. — Там весь ее женский опыт очень хорошо прослеживается. Есть и о том, как не смогла родить, какая для нее была мука, что ее любимый муж имел внебрачного ребенка, которого она принимала в семье.
Вредит ли поэзия материнству?
Разговор незаметно вырулил на весьма интимные вещи. Поэтесса Сабина Брило призналась:
— Когда родила, решила, что писать не буду. Потому что восторги, которые я стану в процессе творчества испытывать, могут что–то отнять у ребенка. И тринадцать лет я не создавала ничего, кроме журналистских материалов. Боялась, что от любого моего сильного чувства, связанного с поэзией, что–то случится с моим ребенком.
Марина Цветаева с дочерью.
Как ни странно, оказалось, что подобные страхи у многих творческих женщин. Белорусский прозаик Алена Браво как–то обмолвилась, что считала себя монстром от того, что пишет и забирает тем время у своего ребенка. Американка Эдриен Рич то же самое ощущала. Это объяснимо: поэзия — действительно потрясение. А когда женщина беременна или кормит грудью, в принципе, любое волнение может повредить ей и ребенку. И у меня лично такой страх был. Поэтесса Аксана Спрынчан не писала, когда была беременна, потому что просто плохо себя чувствовала. Но каждый месяц сочиняла по маленькому стихотворению о будущем малыше, которые впоследствии составили интересный цикл. А вот Мария Мартысевич утверждает:
— Творчество для меня всегда было спасением. Не знаю ужаса, что вот я напишу, а ребенку плохо будет. Для меня поэзия все же больше общественный поступок, чем личный.
Как жить с поэтессой?
К творчеству женщин ее семья, ее дети относятся по–разному. Мария Мартысевич призналась, что в юности испытывала со стороны семьи прессинг: ну не понимали ее экспериментаторских стихов. Зато теперь ее муж — писатель, и не надо друг другу объяснять важность творчества. Многие наши творцы не живут в хоромах, об отдельном кабинете только мечтают. Нередко кого–то из мужчин–поэтов жена выгоняет писать в ванную или на кухню, пилит, зачем зря тратит время...
Но бывает и такое, когда творческий человек превращает себя в кумира семьи: «Всем молчать, ходить на цыпочках, папа или мама пишет». С тем, кто убежден в своей гениальности, жить сложно. Он приносит жертвы не во имя семьи, а во имя своего дела. Дочь Цветаевой Ариадна в восемь лет писала, обращаясь к матери: «Спасибо Вам за то, что Вы позволяете писать прозу. Слава Богу, что Вы можете меня любить... Мне ничего не нужно. Мне нужна лишь та страна, в которой Вы меня полюбите! Может быть, та минута никогда не настанет, может быть, она уже началась? Я живу лишь для того, чтобы видеть Вашу любовь. Но разве я ее достойна? Я достойна лишь тогда, когда Вы меня любите».
Лев Гумилев и Анна Ахматова. 1960-е гг.
Лев Гумилев, сын Ахматовой, все детство провел у бабушки, с матерью отношения у него были непростые. Выступая на конференции ее памяти, говорил: «Я помню, как моя мама ходила от всего отрешенная, вечно погруженная в свои мысли... И сейчас мне ясно: мозг ее всегда был занят работой, огромной творческой работой — созданием стихов».
Читателю же, по большому счету, все равно, что стоит за потрясающими строками, чем они оплачены. Ведь оказывается так, что поэты за свои строки платят всегда сами. А читателям могу посоветовать одно: вглядеться в облики его современников, вслушаться в их строки.
rubleuskaja@sb.by
Советская Белоруссия № 97 (24979). Среда, 25 мая 2016
