Из серии «Ожидание»
Не всегда те, кто направляется в сторону Браславщины через Глубокое, обращают внимание на невысокое мрачноватое здание с крепкими железными воротами на краю города. Мало ли что здесь расположено, может, заводик какой-то… И только с другой стороны озера, когда едешь по узкой извилистой дороге, можно получше рассмотреть это необычное для глаза сооружение. Когда-то здесь располагался монастырь. Сейчас — исправительное учреждение, или тюрьма.
Только часто проезжая по этой трассе, обратишь внимание еще на один любопытный факт. Несмотря на то что заведение это расположено на берегу достаточно большого и красивого озера, вы никогда не встретите здесь рыбаков или отдыхающих. Объект — режимный. Очень уж серьезные преступники отбывают срок в этом учреждении.
Почему я вспомнил о нем сейчас? По двум причинам. Во-первых, мне довелось побывать в этом учреждении. Во-вторых, мысли о нем навеял большой концерт, который транслировал в новогодние дни один из российских телеканалов. Едва ли не все самые популярные исполнители России отметились на этом празднике шансона, которому и была посвящена передача. Замечу, что за некоторых из них мне лично было как-то неловко и даже стыдно, слушая, как с напускным воодушевлением выкладывали они на публику, скажем так, произведения далеко не лучшего качества.
Шансон по большому счету и своему перворожденному призванию относился к городскому фольклору. В советские времена даже таким безобидным песням, как «Мишка, Мишка…», непросто было пробиться на сцену. В народе же гуляли более грубые песни из зэковского репертуара. Были среди них и отнюдь не без искры таланта. Особенно удачными, на мой взгляд, были произведения покойного Танича, который и положил начало популяризации шансона, придав ему классический колорит. Стали появляться и другие авторы, такие как Александр Новиков, который, по собственному признанию, изнанку блатного мира знал не понаслышке.
Открытые девяностые годы и вовсе позволили выплеснуться «воровской романтике» на большую сцену. Зазвучали «Мурка» со своими многочисленными вариантами, «Гоп-стоп» и другие.
Успешнее многих оказались такие исполнители, как Шуфутинский, Успенская, и ряд других, которые постарались убрать из своих песен излишнюю пошлятину и наполнить их хоть некоторым смыслом. Те вещи, которые плохо поддавались такому «исправлению», пытались украсить бодрой и запоминающейся мелодией. Как, скажем, песня о Любушке, которая сейчас гуляет по Брайтону, а завтра, может, выйдет на Бродвей…
В любом явлении время от времени появляются кризисные моменты. Возникли проблемы и у шансона. Старые песни уже приелись. Новые не рождались, а если что-то и появлялось, то сомнительного качества, не удерживаясь в репертуаре даже признанных исполнителей. И те же организаторы таких коммерческих концертов пошли по весьма упрощенному пути: стали загонять в репертуар едва ли не все, что было под рукой. Во всяком случае, большинство таких песен не имеют к шансону даже более-менее близкого отношения. В том числе и поэтому многие достаточно известные певцы, которые выступали на упомянутом новогоднем празднике, выглядели весьма блекло.
Можно предположить и худшее. А не прошли ли вообще лучшие времена для такого направления в музыке? Все-таки образовательный и в целом культурный уровень общества растет, и люди желают слушать более осмысленные произведения. Так ли это?
Не уверен. Растет уровень одних, но, увы, далеко не всех. Потому и думается, что те авторы и композиторы, которые задержатся в своем ремесле, все же без хлеба не останутся. А какое-то время даже и с икоркой. На худой конец, им придется несколько переформатировать свое творчество, оторвать его от легковесной халтуры.
И вот тут я подошел ко второй упомянутой причине, по которой вспомнил о тюрьме в Глубоком. Хотя журналистское любопытство и тянуло меня заглянуть в то необычное здание, где сейчас содержатся особо опасные преступники, все как-то не выпадало… Помог случай.
В тот день как представитель информационной группы по Витебщине я выступал на Глубокском мясокомбинате. Встреча с коллективом прошла интересно, оживленно. Затем молодой, энергичный и весьма успешный директор Анатолий Дук пригласил меня к себе в кабинет на чашку кофе. В это время позвонили из райисполкома и поинтересовались, не уехал ли я еще. Директор передал мне трубку. Сотрудница, отвечающая за идеологическое направление, сказала, что начальник местного исправительного учреждения очень просит, если это возможно, подъехать к ним и выступить перед личным составом.
Вот он, случай — решил я. Меня встретил у ворот сам начальник в погонах подполковника и провел в свой кабинет. Сказал, что ему очень нравятся мои публикации в «Рэспубліцы» и он, узнав, что я нахожусь в их городе, захотел встретиться и познакомиться. Могу ли я выступить перед его подчиненными?
В небольшом актовом зале собралось человек сорок, свободных от смены. Никогда не забуду глаза этих охранников: строгие, сосредоточенные. Как ни старался я этих людей в форме хоть чуточку расслабить, вызвать улыбку или просто оживление на лице — ничего не получалось.
Их можно понять. Они привыкли быть постоянно начеку. Зазеваешься, расслабишься — и можешь лишиться жизни. Реально. Такова обстановка в этих стенах, под этой крышей.
Так вот — этим парням никогда и ничто не нравится из шансона. Слишком хорошо они знают цену «блатной романтике».
Минуло уже много лет с той поры, но мне все еще вспоминаются и другие глаза. Они из моего детства. В Бобруйске я рос в рабочем районе, известном воровством и поножовщиной. Многие из моих соседей постарше регулярно совершали «ходки» на зону. Когда возвращались — выставляли себя едва ли не героями. Если честно, то и мы, кто был поменьше, глядели на них с неким уважением и, затаив дыхание, слушали суровые рассказы о тюремной жизни. И все же я замечал в глазах таких рассказчиков удивительную смесь: фальши и боли. Это позже я понял, что такая смесь никогда и ни при каких обстоятельствах не может даже отдаленно выглядеть романтикой. В том числе и поэтому сам могу отделить в шансоне зерна от плевел.
На Браславщину, где расположился мой рыбацкий домик, езжу частенько. И всякий раз мимо мрачного, стоящего на небольшом холме заведения, именуемого исправительным. Нетрудно представить и понять, о чем думают осужденные. Все их время протекает в ожидании. Ожидании чего? Понятное дело — свободы, встречи с родными и близкими, с новой жизнью… Жаль только, что, как свидетельствует статистика, для большинства из них это ожидание окажется пустой, никчемной тратой времени.
А некоторые из них снова вернутся в это же серое здание на берегу озера. Озера, на котором не селятся лебеди.
