Через концлагеря прошли около 18 миллионов человек. 11 миллионов из них погибли. Живых свидетелей страшного преступления против человечества с каждым годом все меньше. В нашей стране сейчас проживают чуть более 16 с половиной тысяч человек, которым до сих пор снятся пулеметные очереди,
взрывы снарядов и дым крематориев. Одна из них — Эмилия Александровна Копыток.
...Глядя на фотографию семнадцатилетней полировщицы Борисовской фабрики пианино Эмилии Янушковской, сделанную для Доски почета предприятия в 1949 году, даже представить трудно, какие испытания выпали на долю этой очаровательной девушки. В пять лет она потеряла отца (в 1937–м он был репрессирован), а в годы войны одиннадцатилетняя девочка попала в руки гестапо, прошла через шесть концентрационных лагерей и выжила.
Перебираем с Эмилией Александровной и ее мужем Анатолием Степановичем Копытком их семейные фотографии. За долгую совместную жизнь, а в апреле супруги отметят железную свадьбу (65 лет вместе), их собралось немало. Самые старые снимки датированы 1949 и 1950 годами. На них — юная девушка и молодой демобилизованный солдат. Детских фото, увы, нет.
— Семья наша большая была — восемь детей, жили бедно, тут не до фотографий было, — опережает мой вопрос хозяйка дома. — Я предпоследняя. За мои рыжеватые волосы и непоседливость мама называла меня Белочкой, другие же — кто Милой, кто Эммой, а кто на польский манер — Милей. Когда началась война, я только окончила первый класс...
В находившемся на окраине Борисова доме Янушковских квартировал немецкий солдат. Однако это не помешало братьям Милы наладить связь с комсомольским подпольем и партизанами. Девочка часто видела в гостях незнакомых людей, замечала, что мама зачем–то подолгу стоит у калитки. А
однажды старший брат обратился к ней за помощью: нужно было отнести донесение двоюродному брату, жившему в другой части города, за Березиной. Проход по мосту был разрешен до пяти вечера, а ребенок мог легко проскользнуть мимо постовых. Два раза девочка успешно справлялась с поручением, но на третий попала в засаду... Об этом сразу сообщили родным, и семья до прихода карателей успела уйти к партизанам, а брат Дмитрий еще и подорвал трех полицаев, которые пришли их арестовывать.
После избиений нагайкой и допросов в полиции, на которых гестаповцам ничего не удалось узнать от юной связной, ее отправили в тюрьму. В камере № 30 она потеряла счет времени. Помнит одно: когда ее арестовали, была зеленая трава, а когда переводили в местный концлагерь Коминтерн, уже лежал снег. И это было только начало мытарств маленькой узницы. Дальше — лагерь в Минске на улице Широкой, из которого людей погрузили в вагоны и отправили в Освенцим. По пути эшелон, везший узников, подорвался на мине и сошел с рельсов. Многие тогда погибли, но Мила отделалась сильными ушибами и песком в глазах. Через сутки подогнали новый поезд, и оставшихся в живых доставили в Освенцим...
 Эмилия Янушковская. 1949 г. |
 Анатолий Копыток. 1950 г. |
На горькую память об Освенциме на левой руке остался номер 79667. Сейчас уже трудно разобрать цифры, но они словно выжжены на сердце...
С приближением линии фронта всех узников сначала пешком, а потом поездами переправляли в лагеря ближе к немецкой столице. Так Мила оказалась в лагере Гросс–Розен. Здесь были одни мужчины: худые, обросшие, только по центру головы выбрита полоса, чтобы легче было распознать при побеге. В этом лагере девочка задержалась ненадолго — женщин и детей перевезли в Равенсбрюк. И первое, что она увидела: изможденные женщины катили вагонетки, нагруженные детскими телами. В одной из таких вагонеток позже могла оказаться и Мила, если бы не две сестры–украинки, которые кормили ее, ослабшую после заборов крови, кашицей из размокших хлебных крошек.
— Есть было нечего. Помню бассейн с человеческим жиром, который по трубам тек из крематория. Говорили, что из него варили мыло. Вокруг было много крыс. Мы их ловили и жарили на костре. Ели мышей, ящериц, даже траву. Нам так хотелось жить! — продолжает свой нелегкий рассказ Эмилия Александровна. — Ночью просыпаешься среди мертвых холодных тел, сползаешь с нар и ищешь тех, в ком еще теплится жизнь, протискиваешься между ними, чтобы хоть как–то согреться. Никто не прогонял, женщины меня жалели...
Незадолго до окончания войны девочку вместе с другими узниками перевезли еще в один лагерь Берген–Бельзен. Здесь людей не сжигали — они умирали сами. Везде были огромные кучи мертвых тел. Мила так ослабла, что не могла выйти из барака. В последние дни узников не только не кормили, но даже воды не давали.
Долгожданное освобождение принесли англо–американские войска 15 апреля 1945 года.
Освобожденных полуживых узников поместили в немецкие военные санатории. За Милой ухаживал чернокожий американский медбрат. Он кормил ее, делал массаж, выносил на прогулки. И как он радовался, когда во время одного из походов на луг девочка спрыгнула у него с плеч на траву, поймала лягушку и засунула ее ему под рубашку: он прыгал, размахивал руками, пританцовывал.
— Я думала, он испугался лягушки, — с улыбкой вспоминает Эмилия Александровна этот эпизод. — Говорю: «Дядя, она нестрашная». Только потом от переводчика узнала, что это он танцевал от того, что я, наконец, пошла на поправку, ведь в санатории я переболела тифом.
После реабилитации дети были переданы советской стороне. У кого не осталось родных, тех отправляли в детдом в Днепропетровск, а Мила и еще одна юная узница из Борисовского района Нина Березка вернулись 7 ноября 1945 года домой. Мать в тот день пекла блины. Увидев на пороге двух девочек, она не сразу поняла, которая из них ее дочь. Теперь у Белочки не было копны рыжих волос (тиф тому виной). Мама обняла свою кровиночку, которую считала убитой, и упала в обморок. Позже от нее Мила узнала, что в партизанах погибли трое ее братьев и умер сын ее старшей сестры. Двоюродного же брата, к которому девочка носила донесения, и его семью немцы расстреляли...
А потом началась мирная жизнь. Говорят, детский мозг так устроен, что может блокировать неприятные воспоминания. Но сколько раз эти воспоминания приходили во сне, и Мила просыпалась от собственного крика... Даже сейчас, спустя столько лет, она не может смотреть фильмы о войне, особенно те, где пытают патриотов.
Пройдя семь кругов ада, она научилась ценить жизнь и радоваться каждому дню. В этом Эмилии Александровне помогает ее верный спутник Анатолий Степанович. С ним она встретилась на фабрике пианино, где оба проработали до пенсии. Они всегда вместе, уже четверть века поют в народном хоре ветеранов и по–прежнему с нежностью смотрят друг на друга. Со дня знакомства он называет ее «милая» или «миленькая», а она его «мой красавец», «моя душа».
— Помню, когда мы праздновали нашу свадьбу, здесь, во дворе дома, нас пришла поздравлять соседка и говорит: «Рос у нас гадкий утенок (и показывает на меня, зная, какой я была, когда вернулась после войны домой), а помог ему превратиться в белого лебедя (а я была в пышном накрахмаленном марлевом белом платье) вот этот гусак». Так Толю и назвала. А ведь это правда, благодаря ему я почувствовала себя красавицей. Раньше, глядя в зеркало, видела лишь худую дурнушку, а с ним — расцвела. Если бы не он, я, может, и замуж бы не вышла. А сейчас у нас двое детей, четверо внуков и правнуков. Так что сейчас мне не за чем обижаться на жизнь, — тепло улыбается мне Эмилия Александровна.
Инга РОМАНОВСКАЯ.
Фото автора.
