Надежда Кучер: "Стереотип о 50–летней матроне, изображающей в опере юную девушку, должен был умереть"

Голос решает всё

Белорусская певица Надежда Кучер из тех, о ком с полным основанием говорят: наша гордость. Восходящая звезда мировой оперы может похвастаться престижными наградами — две «Золотые маски», победа в конкурсе «Певец мира» в Кардиффе в 2015 году... Недавно артистка дала в Белгосфилармонии сольный концерт с оркестром — первый на родине, а в скором времени выйдет на сцену Национального академического Большого театра оперы и балета: «Волшебной флейтой» Моцарта, в которой Надежда Кучер споет партию Царицы ночи, откроется 15 декабря VIII Минский международный Рождественский оперный форум.


— Вам нравится идея оперного форума в Минске?

— Для налаживания связей со всем миром это очень значимое звено, мостик, через который можно многого достичь и многое узнать. Любой выход на международную арену — это здорово. Самое главное здесь, на мой взгляд, конкурс вокалистов. И очень хорошо, что возрастной лимит у нас выше, чем на большинстве европейских конкурсов. Для артистов, которые по каким–то причинам не успели заявить о себе, это шанс.

— Да и опера все–таки не театр молодых.

— Сейчас это актуальный вопрос, потому что качество не особо в цене, и считается, что чем моложе, тем лучше.

— Требуется красивое личико?

— К сожалению.

— Хм. Раньше существовал расхожий стереотип: мол, на оперной сцене 50–летняя матрона с лишним весом изображает юную девушку. Теперь, получается, наоборот?

— Этот стереотип давным–давно должен был умереть. Уже очень много лет увидеть такого певца на сцене — редкий случай. Но для меня, так или иначе, на первом месте голос, а не внешний вид. Когда иду смотреть спектакль, могу вообще не обращать внимания на сцену, меня это мало интересует. Берете вы аудиозапись: у вас ничего нет перед глазами, возникают ассоциации в процессе прослушивания. Здорово, когда постановка внешне хорошо сделана, когда красивые декорации и костюмы, режиссерская работа, сценография. Это прекрасно. Но можно получить не меньшее удовольствие от статичного спектакля, от старой записи. Все зависит от того, кто стоит на сцене. Если у вас потрясающий антураж, блестящий режиссер, но нет самого главного — голоса, для меня это неприемлемо.

— Значит, вы ходите послушать коллег? Знаю музыкантов, которые категорически этого не делают.

— Ну а как же? Я ведь должна смотреть, как люди работают! Надо быть в курсе: кто поет, что поют. И то невозможно всех знать. То, что вы видите по каналу Mezzo или «Россия–Культура», это 10 процентов того, что вообще происходит. Так что, когда приезжаю куда–то на гастроли, стараюсь посмотреть спектакль, который в данный момент идет в этом театре. Услышать кого–то живьем — дороже ничего нет. Запись — это запись.


— В ней многое теряется?

— Наоборот, мне кажется, я слышу много ложных записей. Иногда звучит какая–то фантастика, а потом попадаю в зал к этому же певцу — и я в шоке.

— Вы имеете в виду, что звук технически доводят в студии до совершенства?

— Нет–нет, просто есть такие голоса, которые шикарно ложатся на микрофон и звучат в сто раз лучше, чем на самом деле. Как, собственно, и наоборот: есть голоса, которые при записи теряют очень много. Хотя, конечно, качество техники и профессионализм звукорежиссера — это очень важно.

— А ваш собственный голос в записи как звучит?

— Считаю, что очень плохо. Не могу слушать. Очень мало записей, которые я могу принять.

— Это не перебор с самокритикой? Может быть, люди, мнение которых для вас важно, считают иначе?

— Они не слышат! И, конечно, считают иначе. Просто не у всех такой чуткий слух, как у меня. Это не самоедство, а просто адекватное восприятие. Я всегда очень внимательно слушаю, и себя в том числе.

— Что в вас отдельно привлекает — отсутствие самодовольства на сцене...

— А мне иногда говорят, что, напротив, не хватает звездности, ощущения, что примадонна на сцене стоит. Кому–то подавай шикарные «конфетные» наряды, очень часто слышу в свой адрес, что платья слишком скромные или чересчур сдержанные и строгие.

— Артисту непременно необходим агент, который занимался бы его делами. У вас он есть? В Беларуси это больной вопрос.

— Это больной вопрос везде. Самое сложное — найти менеджера, который бы тебя чуть ли не на руках нес. Это мечта, хотя я не теряю надежды. У одного агента может быть очень много артистов, и я это понимаю. И свои личные требования все время осаживаю.

— Но все–таки хуже, наверное, когда самому приходится заниматься всеми делами.

— Я сама и занимаюсь — мой менеджер за пределами СНГ. Все, что касается работы здесь, решаю самостоятельно. Ну и вопросы билетов, отелей, бронирования тоже всегда на моих плечах, даже если я работаю за рубежом.

— А со стороны кажется, что артист только прилетает и выступает, такой красивый, а для него уже на месте все готово.

— Есть действительно беспомощные артисты. Но, понимаете, никто не создаст для вас идеальные условия лучше, чем вы сами. Даже поиск отеля по своим предпочтениям: кому–то нужна тишина, кому–то шум за окном, люди разные. Так и с билетами. Тебе могут предложить какие–то перелеты, но лучше подбирать их с учетом своих потребностей. Кто–то может не спать ночь и вылететь в пять утра, а для меня это проблема. Недосып — вообще самое страшное. Конечно, есть такие монстры — мужчины в основном, — они могут меньше спать. Правда, теноров это не касается. Баритоны, басы — те да, способны, у большинства даже какой–то режим отсутствует.

— Какие у вас ощущения от выступления на родине, от минской публики? И как вам опыт работы с оркестром Белтелерадиокомпании?

— Очень хороший оркестр, хотя были, к сожалению, чисто организационные сложности. Ну а публику нашу я прекрасно знаю: она теплая, душевная и принимает всегда очень хорошо.

— А с дирижером Андреем Галановым удалось сработаться?

— Я от него в восторге. Очень счастлива. Настолько комфортно было работать, причем с первой встречи возникло абсолютное взаимопонимание. Я люблю харизматичных людей, с ними всегда есть какой–то особый запал, особый огонь.

— Мы наших собственных талантов узнаем, когда они прогремели где–нибудь за рубежом: это произошло с вами, с Ильей Сильчуковым, Юрием Городецким. Наверняка есть и другие наши соотечественники, блистающие на зарубежной сцене.

— Очень много белорусов в Мариинском театре — Владислав Сулимский, Ирина Гордеева, Екатерина Семенчук. Сейчас набирают обороты белорусские тенора — Павел Валужин, Владимир Дмитрук, Борис Рудак: мы все учились в Санкт–Петербургской консерватории, кто–то старше курсом, кто–то младше. С Борисом Рудаком мы вообще жили в общежитии в одном блоке, я его позвала в труппу к Теодору Курентзису, в Пермский оперный театр. С Пашей Валужиным у нас будет совместный концерт в Концертгебау в Амстердаме. Владимир Дмитрук очень большое впечатление произвел на Пласидо Доминго, который пригласил его поучаствовать в «Опералии», а сейчас Володю можно послушать в шоу «Большая опера», как и еще одну белорусскую певицу Маргариту Левчук. Просто очень жаль, что разглядывают артиста тогда, когда где–то в другом месте его разглядели. Но это проблема не только Беларуси. Например, у меня есть очень хорошая коллега из Испании, мы одну постановку работали вместе. И она говорит, что абсолютно не востребована у себя дома. Работает где угодно, только не в Испании. Наверное, это общее: чтобы тебя полюбили на родине, надо, чтобы сначала тебя полюбили где–то еще. К сожалению, это так. А может, и к счастью, сложно сказать.

ovsepyan@sb.by
Полная перепечатка текста и фотографий запрещена. Частичное цитирование разрешено при наличии гиперссылки.
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter