Олег Руммо: о списке «отказников», своей работе в Совете Республики и уникальных операциях

Человек с золотым скальпелем

На рабочем столе главного внештатного трансплантолога Минздрава Олега Руммо сверкает золотой скальпель. Это подарок от посольства Армении. Таким инструментом только не в благородной позолоте Олег Олегович делал свои первые операции. Хирург, поднявший с нуля белорусскую трансплантологию до мирового уровня. Он учился у зарубежных коллег. Сегодня опыт его команды представляет ценность для иностранных светил трансплантологии. 

Олег Руммо не считает, сколько за свою жизнь пересадок человеческих органов он провел, скольких пациентов спас. Их много, людей, которых его команда буквально воскресила для новой жизни. Они продолжают творить и любить. А в таких историях даже обычный скальпель становится золотым. 

Из многочисленных наград Олег Олегович не устраивает иконостас. В кабинете только некоторые из них. Для него самая главная награда – выздоров-ление пациента после операции.

Хорошая комбинация


В известной песне есть строчка: «Небо выбрало нас. Сделай шаг за звездою». Когда Олег Руммо поступал в медуниверситет, он не думал о том, что совершит прорыв в белорусской медицине. Но, возможно, уже тогда небо выбрало его. Одного из многих. Мы решили узнать, в чем избранность этого человека и что стоит за его успехом. 

— Олег Олегович, что вы взяли от мамы, а что от папы?

— По характеру они разные. Мама — холерик, деятельная, шумная, ей нужно все время переключаться. Где бы ни появилась, наводит свой порядок. Отец — спокойный. А я такой микст. Могу очень быстро вспылить, напрячься. Но при этом так же быстро беру себя в руки и успокаиваюсь. Могу долго и вдумчиво заниматься скрупулезным делом. Получается, где-то шестьдесят процентов мать, сорок — отец. Если говорить чисто о ментальном самовосприятии, не имея в виду внешность. Считаю, очень хорошая комбинация.

— Ваше первое детское теплое воспоминание?

— Я вырос в достаточно обеспеченной по советским меркам семье. Мы никогда не жили в большой квартире, хотя статус папы позволял. Было жилье наподобие хрущевки. С санузлом, в котором взрослый человек едва помещается. Родители и сейчас так живут. Все деньги направлялись на детей, на познавательные поездки в Москву, Ленинград, Ригу, на Черное море. У нас со старшей сестрой разница пять лет. Важно было, чтобы мы хорошо учились, питались, одевались. Купить машину — не проблема.

Маленький Олег РУММО с мамой.

Мама работала врачом-педиатром в военном городке, и военные, приезжавшие из стран соцлагеря, привозили жевательную резинку. Когда я выходил во двор с ней, о, как все за мной бежали. Нужен футбольный мяч за немалые деньги — пожалуйста. Я не имел американских и японских магнитофонов, но все нужное в детстве у меня было.

Реально себя осознаю лет с четырех. Прекрасно помню, меня всегда забирали из детсада последним — родители работали допоздна. Мама — педиатром, папа — хирургом. И вот я болтался один с воспитательницей, которая злилась, так как уйти не могла. А мама на всех парах неслась, чтобы поскорее меня забрать.

— А что вы чувствовали в детском саду вечером, когда оставались один?

— Это всегда было очень неприятно. Слава богу, что не было сотовых. Я бы звонил маме и кричал: когда ты придешь? 

А вот смешной случай. Как-то на первомайском параде я подошел к памятнику советскому солдату и сказал: «Товарищ Машеров, я бы тоже подвиг совершил, да силенок маловато». Друзья отца рассмеялись и, пока я не стал подростком, обращались ко мне: «Привет, товарищ Машеров!» 

— Напророчили, выходит. Кем были на новогодних утренниках?

— Чей костюм мама доставала, тем и был. Зайчиком, индейцем. Военные из Германии привозили уникальные костюмы. Мама их одалживала, и я активно участвовал.

— А когда ремень по вам гулял и угол плакал?

— Угол был, конечно, и ремень. Я часто шкодил. На меня жаловались соседи, бабушки во дворе, родители ребят, с которыми дрались. Они не разбирались, кто был зачинщиком. Давали всем.

— В драке нападали или защищались?

— По-разному. Кто-то кого-то толкнул. Что-то кому-то сказал. Меня не обзывали. Хотя я и небольшого роста, во дворе выделялся силой. Поэтому не обижали младшие. А старшие — потому что сына врача уважали. В школе был всегда отличником, лидером. Предводителем мальчишек, которые валяли дурака, лазили по стройкам, рвали яблоки. Списанные аккумуляторы валялись, наберешь свинца, расплавишь на костре, потом надо кругляши сделать, чтобы играть в ордена. Строили во дворе футбольные мини-площадки. Как только выпадал снег, расчищали площадку и бегали с клюшками. Из старых мотоциклов для вратаря щитки делали.

Школа была четырехэтажная. Спешил первым получить пальто после уроков, а значит, вниз по перилам. И вот как-то съезжаю и сношу с ног учительницу. В ответ получаю пару затрещин. А так спокойно все было.

— За что вам замечания в дневник писали?

— Колоссальное количество замечаний было класса до восьмого! В шестом меня лишили похвального листа. Это был единственный год без грамоты. Мне записали где-то 25-е замечание. А папа накануне предупредил: «Еще одно — будешь иметь бледный вид». Я это замечание стер. Вместо него мне ребята написали: «Забыл дневник». А подпись учителя оставил. Но вся беда была в том, что тот учитель таких записей никогда не делал. Я же этого не знал. И однажды, когда он у меня изъял дневник, чтобы просмотреть, заметил подделку. Запомнил проступок. Когда подводили итоги года, настоял на том, чтобы мне снизили оценку за поведение. Я получил «удовлетворительно», а за это при всех пятерках похвальный лист мне не полагался.

Туфли, в которых сделал первую трансплантацию печени.

— И как отреагировали родители?

— Магнитофон не купили. А мне очень хотелось. На бобинах. С усилителем. Ты же с ним сразу крутым становился. Все приходили к тебе слушать музыку. Первое время шла борьба: купить — не купить. Маму уговорил, а отец твердо: «Раз я решил, магнитофона в доме не будет. Пусть ждет следующего года».

Ради любви и живут люди


— А как за девочками ухаживали?

— Вначале дрался с ними. Кто кого любит, тот того чубит. Поэтому тем девочкам, к которым была большая симпатия, доставалось от меня больше. В подростковом возрасте портфели подносил, ухаживал, пытался защитить.

«Жена и дочь — мой самый дорогой подарок».

— Первую любовь вспомните?

— Мне сложно с позиции сегодняшнего дня говорить, любовь это была или не любовь. Увлекся одноклассницей. Какое-то время мы встречались. А расстались — как все дети, переживали.

— Что сейчас вы вкладываете в понятие «любовь»?

— Повеситься, сойти с ума из-за любви — не про меня. Но любовь — это когда тебе плохо жить без любимого человека. Когда ты его очень уважаешь. Не можешь предать. Тебе больно, когда он расстраивается. И есть к нему физическое влечение. Ради любви и живут люди.

— Говорят, за каждым великим мужчиной — великая женщина. Кто за вами?

— С супругой Натальей познакомился, когда поступил в мединститут. Мы учились в параллельных группах. Потом возникло чувство с моей стороны. Я стал ухаживать. Встречаться стали позже. А поженились в 91-м. Я во всем так. Потихонечку присматриваюсь, анализирую и только потом увлекаюсь.

Не буду принижать роль своих родителей, свои движения, амбиции, возможности, труд. Но то, что жена меня всячески поддерживала и помогала, — это неоспоримый факт. Взяла на себя все домашние проблемы и тянет их до сих пор. Моя зарплатная карточка находится у нее. Я только по СМС узнаю, сколько денег на счете. У меня есть подработка в БелМАПО. Это мои личные деньги. Но я их за целый месяц не растрачиваю. Хотя там небольшая сумма. Практически не хожу в магазин. Не покупаю ни еду, ни одежду. А чтобы заправить машину и сходить с друзьями в баню, этих средств вполне хватает.

— Абсолютное доверие?

— Абсолютное. Могу вечером просто поинтересоваться, на что супруга потратила деньги. Она ушла из активной медицины в 90-е годы, когда было тяжело, врачи зарабатывали копейки, а надо было что-то есть и маленькую дочь кормить. Пошла в коммерческую компанию и работает там консультантом по медицинской продукции. Руководит этим направлением. Работой довольна, поскольку она творческая, связана с общением с различными людьми, преимущественно из медицинской среды. Она, как и моя мама, человек активный. Ей нужно переключаться. Внешне они совсем не похожи, но внутренне некое сходство есть. Это энергия, постоянное движение, забота о близких. Крепкая семья на любви и уважении строится.

«Я бы подвиг совершил»


— В детстве что намекало на то, что вы будете хирургом?

— Папина и мамина работа. Есть люди мотивированные. Болеют своей мечтой. У меня такого не было. Но я варился в этом. И до сих пор живу медициной двадцать четыре часа в сутки. Жена порой возмущается, что даже в отпуске звонят знакомые. Нужно решить проблемы медицинского характера.

— А почему бы не отказать, мол, отпуск, выходной, поздний вечер?

— Отказывал иногда, но только в тех случаях, когда вопрос мог
«Я на 40 процентов похож на своего отца» (на снимке — Олег РУММО-старший).


подождать, не проблема жизни и смерти. Я пытаюсь заниматься спортом, ходить в баню, чтобы абстрагироваться, но, к сожалению, у меня не получается. Жена по моему выражению лица понимает, когда я дома, а когда мыслями все равно в клинике. Но это неправильно. Человек должен отделять личное время от рабочего. Нельзя всю жизнь вариться в этом, переживать, тратить энергию на одно и то же. Можно эмоционально очень быстро выгореть. С другой стороны, такой образ жизни привел к тому, что, когда этого нет, мне дискомфортно. Суббота, никто не звонит — не такой день какой-то.

— И как вы при этом не выгораете?

— Мы сами не можем реально оценить степень усталости. Я, к счастью, не подвержен депрессиям. Конечно, иногда расстраиваюсь, психую, могу поплакать даже. Но я умею радоваться мелким вещам. Пациент поправился — у меня на душе хорошо. Внутри я хохочу. Ребенок экзамен на отлично сдал — радуюсь. У жены, родителей что-то хорошее произошло — мне передалось. Все это вместе помогает, живя в одном и том же сутками, не умирать.

— Как вы переживаете смерть пациента?

— Тяжело, — в эту секунду голос доктора падает. — И это мой большой недостаток. Не с точки зрения человеческой, а для своей жизни. И я не могу ничего с этим поделать. Когда это происходит сразу, день попереживал, отболело — пошел дальше. Психика восстанавливается. Есть пациенты, которые умирают медленно. Месяц его мучений — это и мои мучения. Месяц самовыедания, поиска, мыслей. Может, что-то еще сделать? Где я виноват? Я не перебрасываю ответственность на другого. Хочу что-то исправить. Но иногда это невозможно сделать. У них же бывает три дня хорошо, потом стабилизация, ухудшение, опять подъем, плато, спуск — ухудшение. И мои близкие по мне определяют, на какой стадии лечение. — В это время Олег Руммо начинает постукивать рукой по столу. — Когда каждый день, каждый день ты борешься за его жизнь, а он умирает — это изматывает. С ума сойти можно. Слезы родственников. За редким исключением люди говорят спасибо за то, что врачи сделали все, что могли. Неделю отхожу. Но если пациент поправляется, положительные эмоции надолго. Ты вспоминаешь человека, который был на грани, через месяц, год, пять — это пробуждает жажду жизни, прилив энергии. По прошествии времени я со многими общаюсь. Год назад лечили тяжелого пациента из Казахстана, трансплантация. Не было с ним связи целый год. А в годовщину операции он прислал письмо, фото с женой, рассказал, что все хорошо, работает. Очень за него порадовался. Таких случаев много. И это еще один фактор, который позволяет мне не выгорать. Все же положительных эмоций от пациентов я получаю больше.

Я не считаю людей, которых спас, и количество операций — не придаю этому значения. За мной большой коллектив. Я за них ответствен, поэтому все поражения и победы — мои тоже.

— Что вас позвало заниматься трансплантацией?

— Хотелось доказать, что мы в Беларуси тоже чего-то стоим. Немногие, уехав на Запад, любят свою страну. У нас один доктор немецкий на работе учил, чтобы уехать, а заниматься делом его было не заставить. Пришлось уволить, а он проситься назад пришел, видно, еще язык не доучил. Затем уехал и рассказывал всем, как тут все плохо. А ведь всю известность центра себе приписал. Мне не о чем с таким человеком разговаривать. 

Чаще эмигрант ограничивается удовлетворением своих потребностей. Но есть категория ребят, которые уезжают по разным причинам, но, добившись успеха там, помогают своей стране. Стараются образовательные программы продвигать, делиться опытом, организовывать стажировки. Вот человек моего понимания жизни, близкий по духу. Я всегда его поддержу. Замкнувшегося в своем мирке судить не буду.

— Вы патриот.

— Да. Никогда не хотел уехать. Во всех предложениях внутренне искал негативные факторы. Когда на несколько месяцев уезжал на стажировки, очень скучал. До серьезного стресса. Но, вернувшись, тосковал и по тем местам. Это тоже часть моей жизни. Порой не в идеальных условиях. На 10 евро в день.

В приметы не верю


 — С какими трудностями столкнулись, пока достигли результата?

— Я, как и весь наш коллектив, постоянно сталкиваюсь с огромным количеством проблем, связанных с отношением коллег, непониманием. Не было такого, что мне дал кто-то сладкий пряник и с тех пор ведет по жизни. Всегда всего добивался своим трудом, прилагал колоссальные усилия. В лотерею выиграл только раз. Бутылку колы. Конечно, меня поддерживали люди, которые мне и нашему делу симпатизируют. От них зависело решение многих вопросов. С другой стороны, было такое же число тех, которые в силу разных соображений создавали негативный фон, делали конкретные шаги, чтобы трансплантации в Беларуси не было. И несмотря на занимаемое мной положение, поддержку Президента, министра здравоохранения, все равно приходится защищаться, бороться, объяснять, доказывать то, что доказывать, казалось бы, не надо. Новый корпус должны были сдать в 2014 году. Хорошо будет, если мы въедем туда в апреле 2017-го. И я ничего не могу с этим поделать. И это меня очень напрягает, поскольку из-за чьих-то просчетов страдают тяжелобольные пациенты, а также высокопрофессиональный уникальный коллектив, который 11 лет работает в условиях непрекращающегося ремонта. Кто хочет чего-то достичь, с одной стороны будет иметь поддержку, с другой — сопротивление. Я до сих пор слышу от некоторых, что, мол, он хочет пропиарить себя, а заодно и страну, выделиться, дали ему все. Но это абсолютно не так. И хорошо, что так не было. Каждый шажок давался с усилием. В прорыве, который делал не один я, а весь наш коллектив.

— Отчаяние не охватывало?

— Нет. Иногда были мысли: а мне зачем? Кресло теплое — сиди себе. Меня останавливает от того, чтобы уйти и не заниматься этим вопросом, только одно. Если мы остановимся, через пять лет будет то, с чего мы начали. Ноль. А ведь приятно, когда о стране говорят: «О! У них уровень трансплантации выше, чем во многих европейских странах».

В 1970 году академик Савченко сделал в Беларуси первую трансплантацию почки. Это был бренд медицины БССР. А когда я пришел в медицину, трансплантации у нас не было. Сейчас мы в двадцатке самых развитых стран мира. Важно, чтобы ситуация с Савченко не повторилась. За нулем — сотни умерших людей, сотни нереализованных возможностей, десятки тысяч человеческих судеб, которым не суждено было состояться. А мы многим дали такую возможность. Поэтому я продолжаю воевать и доказывать, что отрасль надо совершенствовать.

Олег РУММО говорит, что даже на отдыхе он постоянно думает о работе.

— Пересадка комплекса «легкие — сердце», о которой недавно было объявлено, — это такой шаг к совершенствованию?

— Конечно, причем очень весомый. Это заслуга не только команды РНПЦ «Кардиология», которая выполнила эту операцию, но и всех тех, кто создавал систему и занимался поиском донора.

— Как в вашей борьбе помогает сенаторская миссия, ведь вы недавно были избраны в верхнюю палату Парламента?

— Отчасти я ее связываю с тем, чтобы использовать опыт в трансплантации и для налаживания международных связей. Медицина не все может. Но очень хочется, чтобы уровень оказания медпомощи в стране был выше. Мы многого достигли, но боимся идти дальше. Я категорически против слома медицинской системы. Я — за совершенствование и движение вперед.

Из 11 лет работы руководителем РНПЦ я только 3 месяца не работал в условиях ремонта. Есть новые планы по созданию кардиомодуля, дальнейшему ремонту клиники и превращению ее в нормальную современную больницу. Я никак не могу понять, почему мы не можем пригласить на работу специалиста и платить ему приличные деньги, не важно откуда. У нашей клиники есть для этого средства. И это потом окупится в виде здоровья людей. На услуги специалиста поедут зарубежные пациенты. Почему мы не можем купить 5—7 квартир в Минске и предоставлять их перспективным врачам из районов, которые могли бы себя у нас реализовать? Ведь в сорок лет не каждому хочется скитаться по общежитиям да съемным углам. И я прилагаю усилия. Есть огромное количество людей, которые поддерживают мои начинания. Но многим это не надо — и так все хорошо.

— У вас на столе Библия лежит. Насколько вера вам помогает?

— Это подарок. Веру я делю на две части: соблюдать ритуалы и второе — стараться не грешить. Стараюсь, но иногда могу сказать крепкое словечко, характеризуя то или иное событие. Подумаю о ком-то плохо. Но я стараюсь этого не делать. А самое главное — прилагаю усилия, чтобы делать людям добро. Считаю, что Богу это угодно. Церковь только на большие праздники посещаю. Порой ищу в ней спасение и отдушину, когда мне плохо. И могу забывать о ней, когда мне хорошо.

— Есть в Писании строчка: «И будете воскрешать мертвых». Трансплантация — своего рода воскрешение человека?

— Да. И подтверждением этого являются два ордена, которыми меня наградил владыка Филарет и которые мне очень дороги. Один из высших — орден Креста Евфросинии Полоцкой.

— Как повлияла на вас слава?

— Машина восемь лет не меняется. Не чувствую в этом необходимости. Когда покупаю хороший костюм или туфли, точнее, жена мне их покупает, больше испытываю позитива. Каждый человек тщеславен. Просто есть степень этой тщеславности.

— Насколько вы суеверны?

— В приметы не верю. (При этом Олег Олегович достает из пакета обувь.) Храню лишь туфли, в которых сделал первую трансплантацию печени. Я их потом долго носил еще. Вообще, все старое выбрасываю на раз. Но эти туфли — абсолютно строгая история. Они дороги мне как память. Я их никогда не выброшу. Но это не значит, что я их надеваю каждый раз перед неким важным делом, чтобы мне повезло.

— Сможете простить предательство?

— Мне будет сложно простить. В любом случае, в формат прежних взаимоотношений с предателем не вернусь.

— В судьбу верите?

— Это можно по-разному называть, но есть что-то, что выбирает одного из многих для какого-то дела.

— Сегодня много тренингов по достижению успеха. В чем слагаемые успеха, по-вашему?

— Тренинги — это шарлатанство и бред. Я люблю читать фразы успешных людей. Вот высказывание китайского предпринимателя Джека Ма, того самого, который является владельцем и создателем торговой площадки Alibaba: «С 9 до 25 будь хорошим студентом, совершай ошибки. С 25 до 35 что-нибудь делай. С 30 до 40 работай, чтобы стать боссом. Потом делай те вещи, которые делаешь хорошо. С 50 до 60 работай на молодых, а с 60 до 65 передавай опыт. С 65 трать время на себя». Таким вещам придаю значение. Задумываюсь, сопоставляю свою жизнь с судьбами успешных людей, но на тренинг не пойду никогда.

— У вас был идеал?

— Чисто слепленного кумира никогда не было. Мне нравится колоссальное число разноплановых людей, ученых, публицистов, политиков и других. Не было и учителя, который бы вел за руку. От этого набивал шишки. Есть люди, которые помогали, и их много. В науке  это профессор Кирковский Валерий Васильевич.

— К чему сегодня в развитии трансплантации вы стремитесь?

— Стоит задача, чтобы количество людей, которые умирают после операции, стало еще меньше. Чтобы мы выхаживали больше тех пациентов, которые сегодня обречены. Чтобы новые технологии, наш опыт и знания давали возможность наращивать спасение тяжелых пациентов. У нас много талантливых молодых врачей, и я приложу все усилия, чтобы помочь им развиться и чтобы они стали лучше меня. Мы ничего не стоим, если после себя ничего не оставляем. В регистре отказов от использования органов для пересадки чуть более 2300 человек. За последние годы число стабилизировалось. В Чехии таких людей меньше. Мои близкие поддерживают меня в том, что такая жертва — великое благо.

— Недавно видела сообщение, что нейрохирург Серджио Канаверо показал алмазный скальпель, с помощью которого намеревается сделать пересадку головы. Что это, по-вашему: пиар, стремление к прорыву или иное?

— И то и другое. Но если мы не будем ставить перед собой, казалось бы, недостижимые цели, мы не совершим никогда ничего стоящего.

— Вы смерти боитесь?

— Не могу сказать, что не боюсь. Не думаю о ней. Но иногда находят мысли. Раньше боялся за себя, что меня не будет. Сейчас думаю о дочери, о супруге, о пожилых родителях, нашем коллективе, которым, я уверен, нужен. Дочь, кстати, в магистратуре учится, юрист. Очень самостоятельная и талантливая девушка. Хочу радоваться ее жизни, успехам, внуков увидеть. Столько проектов впереди. И я не хочу умирать.

— Самый дорогой для вас подарок?

— Встреча с женой и рождение дочери, а также возможность заниматься любимым делом. Счастлив, что родители живы, насколько возможно здоровы. Ничего ценнее здоровья и человеческой жизни нет.

— Погода вам может испортить настроение?

— Да нет. Не нравится слякоть, конец ноября. А зиму люблю.

У Олега Олеговича в кабинете есть еще один интересный сувенир — парусник. По его словам, подарок одного рукастого друга. «Корабль» святого дела трансплантолога Руммо держит полный вперед! И пусть он идет всегда под попутным ветром! 

drug-olya@yandex.ru

Фото Виталия Гиля и из семейного архива
Заметили ошибку? Пожалуйста, выделите её и нажмите Ctrl+Enter