Продолжаем публикацию проекта «Без «железного занавеса», в котором рассказываем о том, как сегодня живут бывшие социалистические страны, и о том, как они пережили революционные перемены. (Начало в №№ 239 — 240.) Наш первый раздел посвящен ГДР — стране, которой больше нет на карте. Сегодня — третья часть, в первых двух были опубликованы интервью с бывшим руководителем ГДР Эгоном Кренцем, лидером парламентской оппозиции Грегором Гизи и простой берлинкой Петрой Вермке, у каждого из них свой, часто болезненный, опыт жизни в эпоху перемен. Сегодня мы встретимся с политическим беженцем Конрадом Фрейтагом, сделавшим прекрасную военную карьеру в ФРГ, а также посмотрим, как сложилась в объединенной Германии жизнь бывших икон социализма — фигуристки Катарины Витт и актера Гойко Митича.
Конрад Фрейтаг: «Я сам, а не государство распоряжаюсь своей жизнью»
Мы сидим в кафе роскошной гостиницы Adlon в самом центре Берлина (буквально на следующий день здесь прошла презентация новой книги Михаила Горбачева, на которую пожаловал весь берлинский бомонд), Конрад Фрейтаг отказывается от кофе (я вздыхаю с облегчением: здесь он стоит от 11 евро за чашку): «Я же здесь на конференции, это бесконечный чай и кофе». Ради нашего разговора полковник Фрейтаг сбежал на час с международной конференции, посвященной перспективам развития евроатлантического сотрудничества, и пропустил выступление посла Эстонии в НАТО о новых угрозах. Мы с полковником предпочитаем обсуждать угрозы старые.
Мы познакомились в июне на открытии организованной посольством Беларуси в Германии фотовыставки к 70–летию освобождения Беларуси от немецко–фашистских захватчиков. Конрад Фрейтаг много лет активно занимается поиском и упорядочением захоронений солдат вермахта на белорусской земле. Об этой работе он может рассказывать долго — о том, как нелегка она, но как помогает стать ближе и простить. Но это далеко не главная тема нашего разговора, во время которого полковник Фрейтаг говорит много, охотно и убедительно, даже с жаром, умело уходя от вопросов, которые ему не очень нравятся или которые могут поколебать его твердую, нерушимую и однозначную позицию (состоя на службе в германской армии, он много лет работал с прессой, а это отличная школа). В свою речь он то и дело вставляет фразы на русском (особенно меня впечатлила «Религия — опиум для народа»), хотя мы говорим по–английски. Русский язык он учил в школе в ГДР, откуда сбежал в 1960 году, когда ему было 19 лет и начал изучать фармацевтику в Магдебурге.
Конрад Фрейтаг родился в семье лютеранского пастора (учитывая, что нынешний президент Германии Йоахим Гаук — бывший лютеранский пастор, а федеральный канцлер Ангела Меркель — дочь лютеранского пастора, это меня не удивляет), в которой было девять детей. О его желании сбежать из ГДР никто из них не знал: «Что вы, как можно? Тогда ведь был закон, что человек, знавший о чьем–то намерении бежать, должен был донести в полицию. А если не доносил, его должны были привлечь к ответственности. Я не мог подвести своих, никто ничего не знал, для них это было неожиданностью». Он рассказывает о том, что из–за того, что его отец был пастором, дети были ограничены в правах, и, даже окончив среднюю школу, он не мог получить аттестат, который давал право поступать в медицинский вуз. Так что пришлось учиться в вечерней школе и готовиться к экзамену.
На вопрос, как ему удалось сбежать, господин Фрейтаг не ответил, дипломатично ушел: «Я был счастлив, что уехал из ГДР. У меня впервые было чувство, что теперь я сам, а не государство распоряжаюсь своей жизнью». В ФРГ действовал закон, что все немцы, независимо от того, в какой части разъединенной страны они живут, граждане Германии. Так что достаточно было прийти в любой орган власти ФРГ, предъявить паспорт ГДР и тебе сразу же выдавали паспорт гражданина ФРГ, позволявший свободно передвигаться по миру.
В следующий раз он увиделся с родителями через 26 лет, когда они, выйдя в ГДР на пенсию, получили право выехать в ФРГ по туристической визе. «Но все эти годы мы, конечно, поддерживали связь — созванивались, писали письма. Мы знали, что разговоры прослушиваются, но для нас главным было не терять связь». Сегодня его братья и сестры живут в самых разных уголках Германии.
Окончив фармацевтический факультет университета в Гамбурге, Конрад Фрейтаг решил поступить на военную службу в ВВС Германии, «чтобы вносить свой вклад в объединение Германии». И, увидев мой немного удивленный вид (мне почему–то трудно представить, какой вклад в объединение могут внести военные летчики), пояснил: «Нет, что вы, я не собирался бомбить города в ГДР». Вздыхаю с облегчением, а полковник Фрейтаг, много лет проработавший в военных структурах по связям с прессой и общественностью, говорит с горячностью: «Сейчас все известно, мы захватили оперативные планы, которые были у руководства ГДР, и они были агрессивными. В процессе объединения, когда я много общался с восточными немцами, военными, они говорили мне: «Нам повезло, что победили вы. Потому что, если бы победили мы, мы бы вас расстреляли». После объединения была принята концепция ответственности руководителей за преступления системы. Последним таким ответственным был Эгон Кренц, он совершенно справедливо сидел в тюрьме за то, что стреляли в людей, которые пытались сбежать из ГДР». На мой вопрос, понес ли кто–нибудь ответственность за то, что были убиты пограничники ГДР, отвечает: «Этот вопрос расследовался, но я не слышал, чтобы кто–нибудь за это был наказан». Больше к этой теме мы не возвращаемся.
Конрад Фрейтаг постоянно сравнивает существовавшую в ГДР политическую систему с нацистским рейхом: «Вот многие сейчас говорят: «То, что Гитлер начал войну, глупо, то, что уничтожил евреев, преступно, но он строил хорошие дороги». И о ГДР многие говорят в том же духе: «То, что людям не разрешали выезжать, было глупо, то, что стреляли в тех, кто пытался сбежать, преступно, но зато в ГДР было хорошее образование и медицина». Это ведь одно и то же!»
— Вы действительно думаете, что нацистская Германия и ГДР — одно и то же?
— А вы думаете иначе?
Я думаю иначе. Ну хотя бы потому, что ГДР ни на кого не ходила войной, даже если поверить в то, что у нее были «агрессивные планы», как рассказывает полковник Фрейтаг. Вспомнив беседу с Петрой Вермке, я думаю, что та война еще не закончилась, а просто ушла глубоко в окопы.
— А почему объединение произошло так быстро, почему нельзя было, например, как Китай в случае с Гонконгом и Макао, сделать некий переходный период? Восточные немцы рассказывают, какой шок они испытали, когда их поголовно стали увольнять с работы, а предприятия закрывать.
— Какой шок? Люди, которые говорят, что первые годы после объединения были очень тяжелыми, что они остались без работы? Я таких людей не знаю. Иногда разговариваешь с восточными немцами, и они говорят: «Да, у меня все в порядке, но у меня есть друзья, у которых не сложилось». Но лично я таких людей не знаю. У меня родственники живут по всей Германии, очень много в восточной части — все очень счастливы, что мы объединились. У всех хорошо сложилась жизнь. Так что на самом деле никакого шока не было, и восточные немцы очень хотели объединиться. Да и международная ситуация не позволяла давать слишком много времени на переход: неизвестно было, как поведет себя СССР, например.
— Как вы полагаете, если бы в Советском Союзе не началась перестройка, произошло бы падение Берлинской стены в 1989 году и объединение Германии в 1990–м?
— Главное, что всего этого — и падения стены, и объединения Германии — хотели сами немцы. Самое главное, что сделал Горбачев, — это велел Группе советских войск оставаться в казармах и не вмешиваться в нашу внутреннюю ситуацию. Если бы не было этого приказа, то объединение могло и не состояться — это, конечно, так. Главное, что сделал Горбачев, — сказал бывшим братским странам, что теперь они могут идти своей дорогой. Но коммунисты в ГДР не собирались ничего менять, они хотели оставить все как есть, аргументируя это тем, что «если соседи ремонтируют дома, это не значит, что и мы должны заниматься ремонтом». Было много факторов, которые ускоряли объединение. Вот в июле 1990 года в ГДР разрешили платить марками ФРГ. И если человек, например, делал ремонт и приходил в магазин, чтобы заказать стройматериалы, ему говорили, что нужно записываться в очередь и ждать, сейчас ничего нет. Но стоило этому человеку сказать, что он будет платить дойчемарками, как выяснялось, что купить можно все и сразу. И люди, которые работали в госучреждениях, на заводах и у которых не было никаких родственников в ФРГ, стояли в очереди, а, например, такие, как мой отец — лютеранский пастор, легко получали все, что хотели, потому что я присылал родителям деньги. Когда стена пала, неимоверное количество восточных немцев поехали на запад. Им ужасно хотелось посмотреть на жизнь на западе, а потом они возвращались домой. Но спустя несколько месяцев люди с востока стали уезжать на запад жить — им там нравилось. Это тоже был фактор, ускоряющий объединение.
После объединения Конрад Фрейтаг, как он сам скромно говорит, «помогал переходу восточногерманской армии в западногерманскую». Немецкая революция хоть и была бескровной (за что немцы не перестают благодарить Михаила Горбачева лично, но не Советский Союз), но для многих жителей ГДР оказалась не менее безжалостной, чем та, что пережили мы в СССР.
— Тогда возникло много вопросов, например, с дипломатами, полицией и армией. Министром иностранных дел ФРГ был Ганс–Дитрих Геншер, и он сказал: «Я не хочу никаких восточногерманских дипломатов в своем ведомстве». Не взяли ни одного, всех отправили в отставку. С полицией было иначе. Поскольку теперь это была общегерманская полиция, то все полицейские — и западные, и восточные — должны были соответствовать одним требованиям, проходить одни тесты. Кто прошел, тот остался работать, кто не прошел, ушел в отставку. С армией было сложнее. Сначала министр обороны Германии Герхард Штольтенберг сказал, что, как и Геншер, не хочет ни одного солдата армии ГДР в своей армии. Но потом мы подумали о том, что люди, которые мало того что не разгоняли демонстрации, но закрыли под замок все оружие и амуницию и охраняли все эти серьезные оружейные склады более года, не давая ничему пропасть, эти люди заслуживают как минимум нашего внимания. Было решено, что генералы, полковники, подполковники и замполиты — эти четыре категории отправляются в отставку и в армию объединенной Германии не принимаются, а вот в случае остальных мы смотрели на каждого отдельного человека. Я летал на транспортных самолетах. И вот, например, ты встречаешься с летчиком армии ГДР, который тоже летал на транспортных самолетах, только это были самолеты Ан. Вот мы с ним сидим, разговариваем о технических деталях, как там у него в самолете, как у меня, и в ходе этого технического разговора ты начинаешь понимать, что он за человек, можно ли иметь с ним дело. Вот так все это и происходило.
Полковник Фрейтаг занимался в том числе и освещением вывода Группы советских войск в Германии: «Мы были очень счастливы, когда советские войска покинули территорию Германии», — говорит он. «Но американские войска по–прежнему здесь», — думаю я, но не произношу вслух, зачем? У каждого своя правда, но я рада, что мечта всей жизни полковника Фрейтага — объединение его родной Германии — осуществилась. Потому что неправильно это, когда один народ разделен стеной. Хотя на самом деле она еще не до конца разрушена.
Не доносчик, не жертва, не борец
Феноменальную фигуристку из ГДР Катарину Витт называли «самым красивым лицом социализма». В 1980–е на льду ей не было равных. Она была двукратной олимпийской чемпионкой, четырехкратной чемпионкой мира, шестикратной чемпионкой Европы и восьмикратной чемпионкой ГДР. На самом деле благодаря этим достижениям, которые не смогла повторить ни одна фигуристка после того как Катарина Витт завершила свою блестящую карьеру, в истории женского одиночного катания ей и сегодня нет равных. И будут ли?
Конечно, она была символом социалистической ГДР. Она, как и великая советская балерина Майя Плисецкая, была ответом на вечный упрек, что «все хотят сбежать на Запад». Катарина Витт вроде бы не хотела — фотографировалась с Эриком Хонеккером, неоднократно выбиралась делегатом съездов Союза свободной немецкой молодежи и отдавала в государственную казну 80% всех своих доходов. В 1990–е годы в интервью журналу «Шпигель» Катарина заявила, что жертвой режима себя не считает, хотя вниманием сотрудников Штази, которые предпринимали меры предосторожности, чтобы она все–таки не осталась на Западе, обделена не была.
Она была нарушительницей многих табу. В 1988 году ушла в профессионалы, что сильно не одобрялось в мире социализма, и в 1992–м еще раз стала чемпионкой мира, на этот раз среди профессионалов. В 1998 году снялась обнаженной для журнала Playboy, и этот номер по продаваемости стал одним из самых успешных. Лишь дважды в истории журнала его тираж раскупался полностью: один раз — когда на обложке была обнаженная Мэрилин Монро, а второй — с Катариной Витт. В те годы многие говорили, что в США она куда более популярна, чем на родине. Она снималась в кино (вспомните хотя бы роль фигуристки Наташи Кирилловой в фильме «Ронин» с Жаном Рено и Робертом де Ниро), вела телевизионную передачу на канале Эн–би–си, участвовала в многочисленных развлекательных программах (в том числе в шоу «Звезды на льду»).
В объединенной Германии жизнь Катарины Витт сложилась не так гладко, как можно было бы ожидать. Соотечественники поспешили упрекнуть ее подаренным руководством ГДР личным автомобилем и посудомоечной машиной. И если раньше ее называли не иначе как «самым красивым лицом социализма», то теперь газеты прозвали ее «козой СЕПГ». В Германии у нее нет постоянных контрактов, журналисты охотятся за пикантными подробностями ее личной жизни. Многие годы немецкие СМИ дискутировали на тему, была ли Катарина Витт агентом Штази. Она через суд пыталась предотвратить публикацию секретного досье, составленного на нее когда–то в этом ведомстве. Не удалось. Досье было опубликовано. Выяснилось, что Штази наблюдала за спортсменкой с 1973 года (ей было всего 8 лет, но тренер Ютта Мюллер уже тогда считала ее будущей чемпионкой). Многие вещи, обнаруженные в досье, стали шоком и для самой Витт: «О некоторых вещах я предпочла бы никогда не узнать. Я не была доносчицей, как не была и участницей движения сопротивления», — писала она в автобиографии. Единственный раз, когда родина, казалось, вспомнила о ней всерьез, было время подачи Мюнхеном заявки на право проведения зимней Олимпиады–2018. Катарина Витт входила в организационный комитет и отдавалась этому делу со всей страстью, на которую способен спортсмен, мечтающий привезти Олимпиаду домой. Но в результате против идеи выступили сами мюнхенцы, и следующая Олимпиада пройдет в корейском Пхенчхане.
Сегодня Катарина Витт живет между Лос–Анджелесом, где она работает на телевидении, и Берлином, где ей принадлежит четырехэтажный особняк, в котором живут родители. Несмотря на то что ей приписывали многочисленные романы — от Эриха Хонеккера до немецких музыкантов и американских актеров, замужем она никогда не была и детей у нее нет.
Гойко Митича называли «заслуженным индейцем Советского Союза». И стран Варшавского Договора, конечно. Спросите у любого белоруса (россиянина, литовца или грузина) из категории 45+, знают ли они Гойко Митича, и можете не сомневаться: помнят практически все! Даже если вдруг забыли имя и фамилию, стоит сказать «Чингачгук — Большой Змей», радостно начнут кивать головами: как же, как же! Гойко Митич! Чингачгук! И хотя гэдээровской студии ДЕФА, на которой снимались фильмы, бывшие такими популярными (и, между прочим, не только в странах социализма, но и на исконной родине индейцев, в США), давно нет (она была упразднена после объединения Германии в 1992 году, а имущество продано), Гойко Митич по–прежнему в Берлине. Сейчас его практически не узнают на улицах, на него не заглядываются женщины, вместо горячего мустанга под ним седло велосипеда, а сам он живет с подругой в скромной двухкомнатной квартире в старом берлинском районе Кепеник и пару раз в неделю ездит в город Шверин, где занят в нескольких спектаклях Мекленбургского театра. 320 км туда–обратно. Говорит, на пенсию не проживешь. Тринадцать вестернов ДЕФА принесли ему славу и всеобщее обожание, но не деньги, с которыми можно безбедно встретить старость: социализм, что поделать.
Но индейская тема осталась главной в творчестве Гойко Митича. После того как интерес к вестернам студии ДЕФА в мире социализма и за его пределами упал (социализм готовился познать на своей шкуре «законы Дикого Запада»), Гойко вел детскую спортивную передачу на телевидении (окончивший в свое время Белградскую академию физической культуры, Гойко Митич ни разу не воспользовался услугами дублеров, все трюки выполнял сам, не получив за всю кинокарьеру ни одной серьезной травмы), снимался в сериалах и работал в театре. Пятнадцать лет принимал участие в ежегодном фестивале Карла Мая — знаменитого немецкого автора, по романам которого и снимались фильмы студии ДЕФА (его книги далеко не сразу приняли при социализме: он слыл «любимым автором Адольфа Гитлера»). В Мекленбургском театре в спектакле по роману Кена Кизи «Над кукушкиным гнездом» он играет — да, именно индейца.
Мечта женщин всего Советского Союза Гойко Митич никогда не был женат, но у него есть дочь Наталья, которая живет с мамой Рамоной. «Это была безумная любовь, — говорит он, вздыхая. — Мне казалось, навсегда. Но, увы, не получилось. Люди встречаются, люди влюбляются, люди расходятся. И это нормально». С дочкой он дружит, зимой они катаются на лыжах, а летом ездят в Грецию нырять с аквалангом. Она играла с ним в спектаклях Мекленбургского театра, а больше он ничего рассказывать о ней не хочет.
Гойко Митич охотно признается, что «по молодости был бабником» и к браку не стремился. Это положило конец его отношениям с другой знаменитостью ГДР — красавицей актрисой Ренатой Блум, которая потом стала женой эмигрировавшего из США певца, музыканта и актера Дина Рида. Который, кстати, тоже был очень знаменит в Советском Союзе (это я сейчас для молодежи говорю).
Самая большая трагедия в жизни Гойко Митича случилась во время натовских бомбежек Белграда. Его мама, в одиночку воспитывавшая двоих сыновей во время Второй мировой (отец Гойко партизанил), от бомбежек потеряла дар речи и перестала есть, а потом у нее остановилось сердце. Только через полгода после похорон он смог приехать на могилу матери. Он до сих пор называет себя смертельным врагом НАТО, что не помешало ему в 2000 году получить гражданство Германии, где он живет с 1966 года.
Советская Белоруссия №241 (24622). Четверг, 18 декабря 2014.
